— Козел ты! — не сдержался Игорь. — И замашки у тебя козлиные.
— Что?! — взвился Костя и враз остыл. — Неохота свадьбу поганить. Но после я тебе сюрприз устрою! — пообещал, скрываясь за дверью банкетного зала.
Появился он оттуда спустя часа полтора-два, в разгар веселья. Музыканты на эстраде наяривали «Хаванагила», и он тащил за руку девчонку лет четырнадцати-пятнадцати с явной целью — потанцевать. Та упиралась слабо, видать, сильна была власть Костиного папаши.
— Костик, не надо, я не хочу! Ты пьян — на ногах еле держишься! Да и свадьба...
— При чем тут свадьба, хотел бы я знать? — заплетающимся языком папенькин сынок уговаривал девчонку. — В конце концов, замуж выходит твоя сестра, а не ты. А хочешь, с тобой свадьбу сейчас сыграем, а, Настенька?
— Ты что — всерьез? — сияющими глазами взглянула та на него.
— Конечно, всерьез! Только мы опустим все эти условности: марш Мендельсона, кольца, роспись, прочие старорежимные обряды и перейдем сразу к последнему акту действия — половому. То есть устроим с тобой брачную ночь, а? А после, в свободное время, распишемся. Хочешь! Настенька?
— Обманешь ведь, Костик? — Девочка, видимо, всерьез увлеклась этим подонком.
— Я обману? Да ни в коем разе! А может, и обману, — согласился с ней полковничий сын, — даже вероятнее всего. Но трахнуть я тебя хочу прямо сейчас, не сходя с места. Раздевайся, невеста! — Он подцепил тесемку ее открытого платья и рванул — обнажилась высокая девичья грудь. Девчонка ойкнула, прикрыла грудь обрывками платья.
— Костя, прекрати сейчас же или я уйду домой! — Она заплакала.
Тот, казалось, малость протрезвел, увидев, что натворил, и, косясь на столик милиционеров, принялся оправдываться:
— Прости, пожалуйста, Настенька, неудачная шутка. Ты же знаешь, как я тебя люблю! Ну не плачь, вон, всю краску размазала. Пойдем, я тебя умою, маленькая.
И как ребенка за ручку, повел ее к лестнице на первый этаж ресторана. А через двадцать минут к их столику подбежала девушка:
— Ой, скорее вниз, к туалету, там что-то случилось!
Игорь с младшим лейтенантом бросились к лестничному маршу.
... У дверей женского туалета стоял приятель Гальчевского, Лexa, возле него, переминаясь с ноги на ногу, несколько женщин, а он объяснял:
— Сестренку умоет и выйдут, потерпите пяток минут.
А изнутри доносились крики. Женские.
Игорь без разговоров с лету зацепил Лexy торцом раскрытой ладони под ухо и тот освободил проход, отлетев в сторону, а Иван Николаевич рванул на себя дверь туалета. Вбежав внутрь и захлопнув ее за собой, они поняли, что опоздали: руки Насти были привязаны к батарее водяного отопления, вечернее платье разорвано по всей спине, трусики валялись на кафельном подоконнике, а младший Гальчевский вгонял в нее раз за разом окровавленный член, тупо, по-бычьи повторяя:
— Люблю, люблю, люблю.
Кровь струилась по стройным Настиным ногам и капала на метлахскую плитку пола. А сама Настя исходила криком под навалившейся на нее тушей полковничьего сына. Иван Николаевич вырвал из кобуры пистолет и, недолго думая, приложил его рукояткой к голове Гальчевского. С коротким замахом, конечно. Тот оборвал свое мычание на полуслове и завалился под окно. Игорь распутал узлы вафельного полотенца, которым и были стянуты кисти девушки. Между тем Настя перестала кричать и теперь сквозь всхлипы и стоны рассказывала Ивану Николаевичу:
— Он завел... меня... умыть, затем стал вытирать лицо, руки, и вдруг... вдруг я оказалась привязанной, а он... он... — Она вновь зашлась в истерике.
В туалет набился народ, в основном женщины. Мужчины осторожно заглядывали из-за косяка распахнутых дверей. Внезапно в них сквозь толпу зевак прорвалась девушка в подвенечном платье. Увидев сестру в истерзанном виде, она присоединила свои рыдания к ее.
— Так! — с удовольствием констатировал младший лейтенант. — Факт изнасилования несовершеннолетней налицо. Наконец-то ты влип, Гальчевский! — наклонился он над очухавшимся насильником.
— А что тут такого? — огрызнулся тот. — Ну, стала женщиной вперед своей старшей сестрички. Подумаешь! У той еще вся брачная ночь впереди. Вот и сравняются! И вся любовь. И все в порядке!
— Нет не все, козел! — Иван Николаевич поднял его с пола рывком за волосы и защелкнул на руках наручники. — При таком количестве свидетелей тебе не помогут теперь ни твой папашка, ни сам Господь Бог — живо намажут лоб зеленкой. Ты сам сегодня, дружок, подписал себе расстрельную статью. Дошло до тебя наконец, подонок?
Кажется, начало доходить! Костик вдруг упал на колени прямо в лужу Настиной крови и, протягивая к ней скованные наручниками руки, завопил: