Город мелькал за стеклами — дома, мосты, дворцы, новостройки.
— Приехали, — сказал Белоусов.
Я вышел из машины, Андрей остался за рулем.
В ста метрах от нас находился металлический забор с полуоткрытыми воротами. Я не стал ждать встречи со стороны общественности и пошел туда сам. За забором находился небольшой стадион, за ним — еще одно строение, вероятно, спортивный зал. Там же, наверно, и администрация. Возле подъезда пара «Икарусов». Я миновал стадион и зашел в корпус. Дествительно, заглянув в одну из дверей, я увидел спортзал с тренажерами и прочим спортивным инвентарем. В зале занималось человек двадцать парней.
Я закрыл дверь и поднялся на второй этаж. Увидев дверь с табличкой «Тренерская», я постучался и вошел. В кабинете сидел пожилой мужчина в олимпийке и со свистком на груди. Почему-то это постоянный облик всех тренеров, с моей, конечно, точки зрения. Мужчина говорил с кем-то по телефону. Заметив меня, он кивнул на стул. Я не стал ждать повторного приглашения. То, что тренер был в возрасте, меня вполне устраивало. Пожилые люди — это люди старой закалки и с пониманием относятся к нуждам органов. Не все, но большинство.
Закончив разговор, тренер положил трубку и спросил:
— Вы из федерации?
— К сожалению, я сам по себе. Из милиции. Оперуполномоченный Ларин Кирилл Андреевич. По делу.
— Из милиции? Интересно. Вы ко мне лично или вообще?
— К вам. Если не ошибаюсь, Егоров Борис Михайлович?
— Да, это я. А что случилось?
— Да как бы вам объяснить, Борис Михайлович? Я, можно сказать, здесь как лицо неофициальное. Поэтому хотел бы с вами поговорить неофициально. Об одном игроке. Надеюсь, все между нами?
Тренер понимающе кивнул.
— Кто вас интересует?
— Яров. Анатолий.
— Толик? Он что-нибудь натворил?
— Не знаю, просто есть некоторые сомнения.
— И что вы хотите узнать о Ярове?
— Что он из себя представляет? По жизни. Плюс или минус?
Тренер немного помолчал, внимательно разглядывая меня.
— Ну, однозначно тут сказать нельзя. Он из спорт-интерната. Как хоккеист парень перспективный, может выйти в мастера. Я бы даже сказал, талантливый, хотя в игре несколько прямолинеен, а в современном хоккее нужна гибкость. А как человек… — Егоров вздохнул и на секунду замолк. — Самое интересное, что я не удивлен вашему приходу. Как бы вам объяснить? Когда я начинал в хоккее, у меня одна страсть была — игра. Сами амуницию шили из старых сумок, а хорошая клюшка на день рождения — это праздник был. Я эту страсть до сих пор сохранил. А вот у нынешних ребят — не у всех, конечно, — нет этой страсти. Талант есть, условия, а страсти нет. В первую очередь — выгода, доход, где бы получше пристроиться, кому бы подороже продаться.
— Да, но в конце концов это же нормальное явление, просто для нашего общества оно пока не очень привычно.
— Так-то оно так. Но ведь во главу угла для настоящего спортсмена должен становиться спорт, а не выгода от него. Ведь великие люди создают свои шедевры не ради выгоды, а по велению души, извините за громкие слова. А спортсмен — это тот же художник. Так вот, у Ярова нет страсти к спорту, спорт для него — средство. Средство для выгоды. Такое у многих нынешних игроков, но у Ярова эта черта особенно выражена. Поэтому я и не удивлен вашему визиту. За последний год Толик очень резко изменился. Я не говорю о пропусках тренировок и нарушении режима — это есть у всех. Меня настораживает другое — его рассказы о ресторанах, крутых ребятах, легких деньгах. Я видел его в городе. В компании ребят-бойцов в кожаных куртках. У него появились дорогие вещи, хотя зарплату он от завода получает не очень большую, плюс стипендия. Я интересовался, но он отшучивался, мол, шайбой зад не прикроешь, надо уметь жить. Само собой и спортивные результаты на убыль пошли. И еще одно. Жестокость. Яров жесток. В хоккее требуется жесткость, но не жестокость. В прошлом году он в рядовой ситуации сломал сопернику ключицу, хотя спокойно мог избежать этого. Наверно, и я где-то в этом виноват. Талантливые люди хрупки, не физически, конечно. Может, я, увидя в нем зерно, боялся лишний раз упрекнуть его, заставить работать, многое прощал, что не прощал другим.