Единственный, кто останется доволен моей работой, так это Харитонов — он и деньги получил, и аппаратуру еще получит. (То, что я ему ее верну, можете не сомневаться — я же честный человек.) Ну вот, вроде, и все. Отказник я напечатал. Ах, черт, еще же отчет по борьбе с организованной преступностью. Ну ничего, сейчас поеду к Вике, и мы с ней такой отчет нарисуем… Ох.
С мечтательной улыбкой я повернулся к Белоусову. Тот, ссутулившись, смотрел в одну точку. Потом взглянул на меня и спросил:
— Где ее похоронили?
— Кого, Катю? Честно говоря, не знаю. Позвони через пару недель, я постараюсь установить. Ты, правда, любил ее?
— Да. Я подозревал, что она с Борзых что-то крутит, но не хотел вмешиваться. Знаете, в любимом человеке не хочется видеть плохое. Как-то на все глаза закрываешь.
— Понимаю. Ладно, иди, я позвоню. Работу новую найдешь? — Найду. Как мне теперь без Катьки? Я вздохнул и пожал плечами. Белоусов вышел. Непонятная штука любовь. Катька — крученая баба, под любого ляжет, а он — полная противоположность — лох и трудяга. Хотя разнополюсные частицы притягиваются. Плюс и минус. В жизни ведь как в физике — одни законы.
Пару недель спустя я сидел в кабинете, слушал «Дайр Стрэйтс» и печатал очередной отказник. Борзых ко мне больше не приходил. Правда, приходила его жена с заявлением о пропавшем без вести муже. Я очень добросовестно принял заявление, записал приметы, после чего направил материал в группу розыска без вести пропавших граждан.
Вы меня спросите, не мучают ли меня угрызения совести по поводу его пропажи? А почему они меня должны мучить? Есть какие-нибудь доказательства, что я ко всему этому причастен? Разумеется, нет.
Отсутствие доказательств.
Но ничего, может, он еще найдется, правда, не совсем в свежем виде, и какие-нибудь опера будут упорно раскрывать убийство, если, конечно, не посчитают, что он умер сам.
Отчет по борьбе с мафией я так тогда написать и не успел. За что получил очередной нагоняй от Мухомора.
Слава богу, из отпуска вернулся Филиппов, так что теперь мне полегче. С Викой тоже все отлично. Не исключено, что через некоторое время мы подадим заявление. Разумеется, не в милицию. Хотя, может, и не будем.
А черт, опять закрутившись с делами, забыл позвонить в местное отделение насчет Кати. Ведь она так и лежит в своей квартире. Не вверите? Приезжайте ко мне в отделение, я дам вам ключи, и вы прокатитесь в квартиру на Садовой. Не хотите? Тогда поверьте на слово.
Страховочный вариант
«Смотри, это гуляют те, кто посеял деньги на Поле чудес. Сегодня последняя ночь, когда можно сеять. К утру соберешь кучу денег и накупишь всякой всячины…»
ГЛАВА 1
Этот звук раздражал меня больше всего на свете. Он исходил от такой ярко-рыжей штуковины, располагающейся на моем столе и именуемой телефонным аппаратом. И раздражал меня даже не противный тембр звонка и не этот безумный рыжий цвет, а несомненно положительное качество так не вовремя звонить. Этим качеством телефон изрядно напоминал мой домашний будильник, и поэтому я по инерции сначала бил по телефону ладонью, а уж только потом снимал трубку.
Так или иначе, именно в тот момент, когда я было, склонив голову на стол, погрузился в сладкую дрему, эта штуковина тут же зазвенела, прервав мой так толком и не начавшийся сон. Телефон соединял напрямую мой кабинетик с дежурной частью отделения милиции.
Было часов девять вечера, мои коллеги и начальство давно разошлись по домам, а я дежурил до ноля часов, мечтая о теплой постели в своей однокомнатке, приятных снах и предстоящих выходных. И вот этот звонок. Конечно, может, дежурный захотел поинтересоваться моим самочувствием или узнать о расположении военных сил на армяно-азербайджанской границе, но сильно рассчитывать на такое стечение обстоятельств не приходилось, обычно в это время он может лишь сообщить о какой-нибудь гадости, случившейся на территории.
Короче, ударив по привычке рукой по трубке, я снял ее и пробормотал:
— У аппарата.
— Кирилл, ты на месте?
— Нет, я в Голливуде.
— Кончай острить, у нас огнестрельное уличное, давай одевайся, машина ждет. Заявка от граждан поступила. Мужик жив еще, узнай, что там такое.
Дежурный положил трубку, даже не дав мне возможности прокомментировать это выступление.
Я выглянул в окно. Метель в бешеном вихре кружила снежинки, задувала в щели окон и завывала, как безумная голодная собака. Я поежился. В такую погоду ехать на какое-то огнестрельное, на морозе скрюченными от холода пальцами писать протокол осмотра, а если, не дай Бог, есть свидетели, то опрашивать их, искать понятых, уговаривая их выйти из теплых квартир на мороз. Эти стрелки что, не могли теплую погоду для дуэли выбрать или хотя бы дневное время суток? Идиоты. Если что-то серьезное, прощай, теплая постель, здравствуй, холодная ночь, нервотрепка, а в лучшем случае, кошмарный сон на раскладушке в неотапливаемом кабинете.