– Садитесь, – пригласил я. – Вам не холодно? Включите, если хотите, электрический камин. Я пойду переоденусь, а потом мы решим, не отправиться ли нам в ресторан.
Линни кивнула, но взяла дело в свои руки. Когда я вышел из спальни, она уже обследовала буфет и нашла пакет супа, яйца и анчоусы.
– Суп и анчоусы с яичницей, – объявила она.
– Если вам действительно это нравится, – с сомнением протянул я.
– Могу приготовить что-нибудь еще.
– Прекрасно, а я сварю кофе, – засмеялся я.
Она разыскала еще и шпик, и в яичнице мелькали подгоревшие кубики сала, которые прекрасно гармонировали с пережаренными тостами и коричневыми полосками анчоусов, а блюдо в целом было слегка переперчено.
– Никто, – вздохнула она, – не женится на мне ради моих кулинарных способностей.
Были десятки других оснований, по которым через год-два она будет отбиваться от поклонников, валяющихся у ее ног: красивая фигура, изящная шея, нежная кожа, вид недотроги, отзывчивость. Никому бы и в голову не пришло поинтересоваться, умеет ли она жарить яичницу. Но она была еще не уверена в себе, и говорить ей все это сейчас мне не следовало.
– Когда вам исполнилось семнадцать? – спросил я.
– Неделю назад.
– Вам не понадобилось много времени, чтобы сдать экзамен по вождению.
– Я умею водить машину с восьми лет. И Питер тоже. Мне только пришлось дожидаться семнадцати лет, чтобы получить лицензию. – Она доела яичницу и положила две чайные ложки сахара в кофе. – Я так проголодалась. Даже смешно.
– После ленча прошло много времени.
– Очень много времени... – Она вдруг посмотрела прямо мне в лицо, хотя до сих пор старательно избегала моего взгляда, и с ошеломляющей невинностью сказала: – Я так счастлива, что вы живы.
Я вздрогнул и постарался засмеяться.
– Я так счастлив, что жив Дэйв Теллер.
– Счастье, что вы оба живы, – проговорила Линни. – Это была самая страшная минута в моей жизни, когда вы не вынырнули.
Ребенок, которого еще не коснулась трагедия. Какая жалость, что мир так жесток! Когда-нибудь он возьмет ее за горло и вывернет наизнанку. Этого еще никто не смог избежать, и то, что до семнадцати лет это ее не коснулось, было просто везением.
Мы допили кофе, и Линни настояла, что сама помоет посуду. Но когда она повесила чайное полотенце, я заметил, что предупреждения матери снова сковали ее. Линни стояла посреди гостиной и, случайно взглянув на меня, быстро отвела глаза. От неловкости она разнервничалась, и все ее движения будто звенели, как натянутая струна.
– Почему вы не повесите какие-нибудь картины? – спросила она.
– Там есть кое-что. – Я показал на сундук в углу. – Но они мне не очень нравятся. Вернее, не так нравятся, чтобы возиться и вешать их на стены... Знаете, сейчас уже больше десяти. Лучше я отвезу вас в пансион, а то его еще закроют, и вы останетесь на улице.
– Ой, да! – воскликнула она с облегчением и, услышав собственный голос, в смущении пробормотала: – Я хотела сказать... Я не знала, не сочтете ли вы невежливостью, если я уйду сразу после того, как мы поели.
– Ваша мать совершенно права, когда внушает вам, что надо быть осторожной, – небрежно проговорил я. – Красная Шапочка не умеет отличать волка от своей бабушки, и нельзя быть уверенным, что дровосек появится вовремя.
Сдержанность растаяла, словно туман.
– Вы говорите такие необыкновенные вещи, будто умеете читать мои мысли, – призналась она.
– Умею, – улыбнулся я. – Пожалуй, вам лучше надеть жакет, на улице холодно.
– Хорошо. – Линни достала из сумки коричневый вязаный жакет и надела его. Я нагнулся, чтобы поднять белый платок, выпавший из сумки, и протянул ей.
– Спасибо. – Она кинула взгляд на платок. – Питер нашел его в плоскодонке.
– В плоскодонке?
– Он завалился между двумя лавками. Питер отдал его мне, потому что посчитал слишком маленьким для себя, слишком дамским.
– А еще что-нибудь он нашел?
– По-моему, нет... Ведь это нельзя назвать воровством, если мы просто подобрали ее платок? Я бы отдала ей платок, если бы она вернулась. Но когда Питер нашел его, их уже не было.
– Нет, это не воровство, – успокоил я Линни, хотя юрист мог бы усомниться в правильности такой классификации ее поступка. – Разрешите мне взглянуть на него?
– Конечно.
Она протянула мне платок. Я развернул белый квадрат тонкой прозрачной ткани. В уголке темнел стилизованный рисунок медведя в плоской соломенной панаме.