– Я упомянул ваше имя в двух местах, – самодовольно проговорил Уолт, – в ФБР и ЦРУ, и получил позитивную реакцию в обоих. Несколько знакомых ребят дополнили информацию. Вы что-то вроде главной преграды на пути к внедрению шпионов в некоторые британские правительственные институты, такие, как биологические исследовательские лаборатории. И вы несколько раз предупреждали по этому поводу наших людей в Форт-Детрике. Они мне сказали, что противная сторона пыталась помешать вам, и пару раз довольно грубо. – Он вздохнул. – Так что наши ребята дали на вас «добро». И еще какое.
– А вы тоже даете «добро»?
– Они сказали, что вы любите действовать за сценой.
– На сцене можете играть вы.
– Лишь бы я не выглядел плохо перед «Жизненной поддержкой».
Мой решительный кивок удовлетворил его. Если мы найдем лошадь, пусть руку пожимают ему.
– Ладно, обо мне поговорили, теперь перейдем к Крисэйлису. Расскажите, как он пропал? – попросил я.
Уолт посмотрел на часы и сверил их с электронными часами на стене. В маленьком, без окон, похожем на коробку кабинете единственная стеклянная панель выходила в коридор. И хотя здесь было прохладно и удобно, обстановка не располагала к внеслужебному разговору.
– Пять минут седьмого, – сказал Уолт. – У вас назначены на сегодня другие встречи?
– Знаете, где есть хороший бар? – спросил я.
– Вы читаете мои мысли. – Он поднял глаза к небесам, вернее, к довольно низкому потолку. – Вверх по Бродвею в квартале отсюда есть «Дэлэни».
Мы вышли из прохлады кондиционеров на изнывавшую от зноя улицу – тридцать градусов жары и девяносто восемь процентов влажности. Через сто ярдов у меня на спине образовалось маленькое болото. Я никогда не огорчаюсь, если жарко. Нью-Йорк, обдуваемый горячим ветром, лучше Нью-Йорка, занесенного снегом. Любое место, где жарко, для меня лучше того, где холодно. Холод проникает не только в кости, он сковывает сознание, сушит волю. Если к зиме я не справлюсь со своей депрессией, поражение придет с первым снегом.
«Дэлэни» выставил столы на тротуар и обслуживал участников какой-то деловой конференции. На лацканах одинаковых пиджаков висел обязательный картонный прямоугольник с фамилией. Любезные улыбки скрывали озабоченность. Эти люди занимали все столики от тротуара до прохладной темной глубины бара. Полностью поглощенные своими проблемами, они ничего и никого не замечали. Места нам не нашлось.
– Вы хотите позвонить в отель, заказать номер? – спросил Уолт. – Где вы остановились?
– В «Билтморе».
Уолт вскинул брови.
– Теллер платит, – пояснил я. – У него там счет.
– Что вы для него сделали? Спасли ему жизнь?
– Шесть раз, – парировал я.
– Он, наверное, серьезно думает, что вы поможете вернуть ему лошадь, – задумчиво протянул Уолт.
– Мы, – поправил я его.
– Нет. Вы. Этот жеребец не оставил следов. Я искал.
Водитель такси, цветной парень в рубашке с засученными рукавами, отвез нас в отель. Горячий воздух с пылью всякий раз влетал в окно, когда мы набирали скорость. Под палящим солнцем пешеходы разбредались по домам, и ветер гонял по мостовой больше мусора, чем обычно.
– Грязный город, – фыркнул Уолт, глядя на улицы. – Хочу в Чикаго.
– Слишком холодно, – машинально пробормотал я. – Красиво, но холодно. Такой пронизывающий ветер с озера.
– Ребята, вы из Чикаго? – спросил водитель. – Я родился там, в Луп.
Уолт заговорил с ним о Чикаго, а я погрузился в полусонное состояние, выбросив из головы и водителя, и Уолта, и Дэйва Теллера, и Кэролайн, и вообще всех на свете. В «Билтморе» мы поднялись ко мне в номер, я позвонил и заказал бутылку виски, лед и тоник. Уолт ослабил галстук и сделал оценивающий глоток.
– У вас сонный вид, – заметил он.
– Мое естественное состояние.
– По-моему, в Англии уже полночь.
– По-моему, тоже.
Мы занялись своими бокалами, и наступило молчание. Потом Уолт устроился поудобнее в кожаном кресле и спросил:
– Так вы хотите знать, как пропала эта проклятая лошадь?
– Конечно. – Скука, прозвучавшая в моем голосе, удивила даже меня.
Уолт уставился на меня сначала недоумевающе, потом задумчиво, но, когда он заговорил, его тон стал строгим и деловым:
– Крисэйлиса приняли на аэродроме Кеннеди, поместили в фургон для лошадей и повезли в Лексингтон, штат Кентукки. До этого он провел обязательные двадцать четыре часа в иммиграционном карантине. В аэропорту есть специальные конюшни, там находилось еще шесть лошадей, прилетевших тем же рейсом. Все шло нормально. Так вот, Крисэйлиса и четырех других скакунов погрузили в фургон, который направился на запад от Нью-Йорка к главному шоссе Пенсильвании.