– Нашли жеребят? – спросил я. Паддок все еще пустовал.
– Их заперли в сарае, – подтвердил Микки. – Вместе с мамашами.
– Кто-то оставил ворота незапертыми, – объяснила Бетти-Энн. – Разве не ужасно? Йола вне себя.
Когда я пришел в столовую на завтрак, Йола стояла у кухонных дверей молча и неподвижно и рассматривала входивших гостей.
Она явно потеряла самообладание. Волосы, небрежно перетянутые лентой, рассыпались по спине, губы не накрашены. Никакой улыбки, тяжелая челюсть агрессивно выставлена вперед. Она не могла скрыть смятения в глазах.
Я съел двойную порцию жареного бекона, гречневые лепешки с кленовым сиропом и выпил три чашки кофе.
Бетти-Энн закурила сигарету и спросила, обязательно ли я должен уезжать и не могу ли остаться на пару дней? Уилки проворчал, что нельзя задерживать парня, если он хочет уехать. Уилки привязался ко мне и сердился, что я уезжаю.
Тяжелые шаги раздались за моей спиной, кто-то вошел в столовую. Глаза Бетти-Энн засверкали.
– О, привет! – обрадованно воскликнула она, ее внимание переключилось на вошедшего. – Как приятно, что вы вернулись!
«Уилки, – подумал я, мысленно улыбаясь, – должен уже привыкнуть к пристрастию жены к новым мужчинам». Но его проблемы будто волной смыло у меня из головы, когда я услышал, как кто-то произнес имя.
Матт.
За моей спиной раздался голос Матта Клайва, гулкий бас с хорошо контролируемой интонацией.
– Полагаю, вы знаете, что у нас утром произошла маленькая неприятность. Кто-то выпустил жеребят и кобыл из паддока. Нам надо знать, сделал ли это один из вас или это просто случайность.
Наступило короткое молчание. Дети ежились на стульях, а родители, вскинув брови, вопросительно смотрели на них.
– Может, кто-то из вас знает, что вчера весь день ворота были плохо заперты?
Снова молчание.
Матт медленно обходил длинный стол, и теперь я смог его разглядеть. Примерно возраста Йолы. И такого же роста. Такая же тяжелая челюсть. Такое же сильное тело, но, безусловно, мощнее. Я вспомнил две спальни в их коттедже, руку Йолы без обручального кольца. Матт был братом Йолы. Я допил кофе, стараясь не встречаться с ним взглядом.
Кто-то насмешливо упомянул конокрадов, кто-то предложил позвонить в полицию. Матт серьезно ответил, что они подумывают об этом, один из жеребцов был очень ценным. Но только, конечно, если кто-нибудь из гостей случайно не оставил ворота открытыми.
В ответ он получил только сочувственное бормотание. Матт и правда мог быть таким отважным или отчаянным, чтобы решиться позвонить в полицию. Но даже если он и позвонит, они не найдут Крисэйлиса, который сейчас был уже за сотню миль отсюда, обеспеченный строго законным документом – счетом от продавца.
Тем временем Матт ушел, унося с собой грозовое напряжение, гости огорчились и чувствовали себя неловко.
Я спросил девушку, прислуживающую за столом, не могла бы она принести мне счет, я хочу расплатиться перед отъездом. Немного погодя она вернулась со счетом, я дал ей на чай и подождал, пока она выпишет мне расписку.
Семья Уилкерсон попрощалась со мной за столом, потому что они собирались на верховую прогулку, как только кто-нибудь из рэнглеров, отправившихся на поиски пропавших жеребцов, вернется на ранчо. А я не спеша направился к себе в коттедж, чтобы собрать оставшиеся вещи. Поднялся на две ступеньки, сделал шаг по крыльцу, открыл дверь, отодвинул сетку и вошел в комнату.
Из ванной показалась Йола с ружьем в руках. По тому, как она его держала, я понял: стрелять девушка умеет. Матт появился из-за занавески, закрывавшей нишу-шкаф. Он встал между мной и выходом. В руках у него был дробовик.
Я принял изумленный вид. Усилил немецкий акцент:
– Извините. Не понимаю.
– Это тот тип, – бросил Матт. – Определенно.
– Где лошадь? – в ярости прошипела Йола.
– Не знаю. – Я сказал чистую правду. – Почему вы задаете мне такой вопрос?
Ружье и дробовик преградили мне путь.
– Простите, – еще раз повторил я. – Мне надо закончить сборы. Я оплатил счет и предупредил, что утром уезжаю.
– Никуда вы не поедете, приятель, – мрачно буркнул Матт.
– Почему?
– Приведите лошадь, тогда можете ехать. Не раньше.
Ему придется вспомнить времена первых поселенцев, если он собирается держать пленника на ранчо, полном отдыхающих.
– Я не могу привести лошадь, потому что не знаю, где она. Зато несколько моих друзей знают, где я. Они ждут меня сегодня, полагая, что утром я уехал отсюда.
В молчаливой ярости они уставились на меня. При всей их изобретательности в преступлениях они были еще детьми. Перли напролом со своими ружьями, не продумав ходы. Но при этом они были смертельно опасными детьми, управляемые импульсами, а не разумом.
– Я не похож на человека, который будет на всех перекрестках кричать: «Я украл лошадь у Клайвов». Если вы ничего сейчас не сделаете и я благополучно уеду, больше вы об этом деле ничего не услышите. Это лучшее, что я могу вам предложить. Но что бы вы сейчас ни выкинули, лошадь вам назад не вернуть.
Играть в открытую – самое разумное средство для того, чтобы уехать отсюда. Но палец Йолы напрягся на курке ружья. И я нехотя решил, что пришло время для пистолета. Наблюдая за ней, я на долю секунды позже, чем следовало, увидел в зеркале, как Матт сделал шаг ко мне, взмахнув дробовиком как дубинкой.
Он с силой ударил меня по затылку, и, когда я падал, лоскутное одеяло на кровати разлетелось яркими лоскутками в моих меркнущих глазах.
Глава 10
Очнувшись, я осознал, что мне предстоит оказаться не пленником, а трупом.
Коттедж был полон дыма, невысокие языки пламени лизали пол. Сначала я ничего не мог вспомнить, а только безучастно глядел на огонь. Попытался присесть, голова кружилась и раскалывалась от боли. Клайвы!.. Они высыпали из корзины на пол опилки, пропитанные мазутом, и подожгли их. Опилки и мазут горят медленно, выделяя удушливый газ. Меня положили возле чугунной печки, чтобы создать впечатление, будто я упал и ударился о нее головой. Пустую корзину из-под растопки подкатили к ногам, будто я пытался встать и перевернул ее. А в руке у меня оказались сигарета и коробок спичек.
При пожарах чаще погибают не от огня, а от удушья. Коттедж не мог загореться с пола, потому что огню не хватило бы силы подняться вверх. Клайвы срежиссировали мой уход с этого света только из мести, других мотивов у них не было. И в качестве несчастного случая этот спектакль получился у них не таким удачным, как предыдущий.
Пройдя по всем этим логическим умозаключениям, мой мозг прояснился, и я решил, что самое время действовать, если я собираюсь остаться на этом свете. А я полагал, что у меня еще есть невыполненные обязательства, так что придется остаться.
Я поднялся, стянул одеяло с одной из кроватей, пошатываясь, побрел в ванную и там намочил его под краном. Дым далеко проник в легкие, грудь саднило, все время хотелось кашлять. Чертовски глупо, шевельнулась вялая мысль, что парень и девушка стараются отправить меня на тот свет, куда я и так хотел попасть. А я изо всех сил стараюсь помешать им в этом. Нелепо. Смешно...
Оказывается, я стоял на коленях, почти ничего не соображая. Из крана бежала вода. Я привстал, вытащил из ванны мокрое одеяло и бросил его туда, где огонь был сильнее. Глупо. Лучше бы выйти в дверь. Проклятие, ее заело.
Тогда окно. Тоже заело.
Обмотав руку занавеской, я ударил по оконному стеклу. Потянуло свежим воздухом. Но только чуть, сетка от насекомых не пропускала больше.
Я снова опустился на колени. Все кружилось перед глазами. От горящего одеяла поднималась вонь, из-под него вырывался огонь и расползался по полу. Я намочил второе одеяло и набросил на черную, слабо дымящую полосу. Я чувствовал себя старым и слабым от слишком долгого карабкания по горам, а также больным от удара по голове и слишком едкого дыма. Открыл дверцу черной чугунной печки. Должна быть тяга. Постепенно дым начал уходить через печку в дымовую трубу, а я лежал на полу возле двери и дышал свежим воздухом, проникавшим в щель над порогом.