- Гражданин начальник,- сказал Тихий, - мы тут никого не трогаем, идем себе мимо, товарища встречаем.
- Тамбовский волк тебе начальник, - сказал полицейский. - А это что за хмырь с тобой?
- А это наш старый друг-борттехник, - сказал Тихий.
- Какой он борттехник, хохотнул полицейский. - Ты на руки его посмотри, из него борттехник, как из Промокашки - скрипач!
- Вам лишь бы засадить кого-нибудь, - сказал я, уже узнав и улыбаясь.
- Да я тебя, урода, не только засадил бы, но и расстрелял раз пять за то, что так долго от нас скрывался! - засмеялся полицейский, протягивая руку.
- Не хотелось впечатление портить, видеть вас седыми, морщинистыми, пузатыми, - сказал я, пожимая протянутую руку. - Но когда зрение окончательно выключили, решил - теперь можно.
- Знаешь, Макенна, - сказал Вася, - с нашей крайней встречи на сабзаварской стоянке прошло тридцать три года, а морда у тебя, как была наглая и рыжая, так и осталась. Даже не поседел, сволочь!
- Зато ты вон какой авторитет наел, - сказал я, тыкая его в твердо круглящийся под курткой живот. - С таким уже на задание не пойдешь...
- Какое может быть задание у полковника полиции в отставке? - засмеялся Вася. - А, вообще, я этим животом преступность давил, теперь за ненадобностью, начну сбрасывать.
- Ну, вот! - сказал Тихий. А мы тут решили тебе старый должок отдать, плов приготовили, который ты у Амир-саида не смог попробовать. Между прочим, сегодня - тот самый день...
- Так поехали, чего же вы меня тут голодом морите! - сказал Вася. - Диета ради такого случая временно отменяется!
Вася привез с собой красивые бутылки виски и текилы. Когда Тихий увидел их на столе, он удивился:
- Ты забыл, что я хотел угостить тебя своей ракией? Манкируешь или выпендриваешься, - вот, мол, что пьют настоящие полковники?
- Настоящие полковники уже ничего не пьют, - покачал головой Вася. - Я завязал три года как. Когда у тебя был крайний раз, то была прощальная гастроль. Правда, тогда я еще не знал, что завяжу. И не собирался. Даже проверку на вшивость себе сделал. Жена все время после моего запоя рассказывала всякие ужастики, - что я, к примеру, залажу под кровать и оттуда стреляю, кричу "врешь, не возьмешь". Я сначала верил, а потом решил проверить. Поставил в доме скрытые камеры наблюдения, потом просмотрел. Ничего такого, пьяный, как пьяный, хихикаю противненько так, потом матом начинаю ругаться, но без рукоприкладства, короче, до полного идиотизма так и не дошло. Перестал жене верить. Однако после отпуска случилась одна невеселая история. Пошли с товарищем на рыбалку. Ну, все, как полагается, ухи сварили, ночь, костер, водочка. Помню, спорили сильно. Время было интересное, товарищ - тоже "афганец" - родом с Кривого Рога. Слово за слово, дулом по столу. Стола, правда, не было, но он в палатке спать лег, а я возле костерка калачиком свернулся. Утром просыпаюсь, как обычно, ни черта не помню, единственно, припоминаю, что ссорились. Думаю, надо мириться, иду звать его на опохмел, рюмку мира по кругу пустить, смотрю, а он в палатке прижмуренный лежит... Тут я перепарашился, - думаю, не я ли его в пьяном угаре придушил, или стукнул чересчур неловко? Позвонил нашему патологу, дал координаты, попросил приехать. Жду его, а сам думаю, - и зачем в секретность играть, если это моих рук дело, надо отвечать. Вызвал оперов. Слава богу, оказалось сердечная недостаточность. Наверное, и моя вина тут есть, - спорили до крика, сердце могло не выдержать. Но это все же совсем другое... Вот после этого я решил бросить пить, - давно не нравились мне эти провалы, когда ты не знаешь, кем там становишься и что этот кто-то может натворить. Даже если и не натворишь, найдутся доброжелатели, а у начальника райотдела их всегда хватает, которые и происшествие любой тяжести могут подстроить - с отпечатками пьяницы-полковника на орудии убийства со всеми вытекающими...
- Но сам-то ты чувствовал, что не можешь в состоянии опьянения дойти до убийственной ярости, - сказал я. - Что-то не помню тебя рвущим на груди тельняшку, - ни на своей, ни на чужой. Ты же добрый, Вася.
- Я добрый? - Вася усмехнулся. - Ты меня того не вспоминай. Тогда я был добрым и веселым, а после войны пошел общественный порядок охранять, нечисть всякую ловить и сажать. Ну как Володя Шарапов - из полковой разведки - в угрозыск. И учителя у меня тоже вроде Жеглова были. Только у них ориентиры сменились, - с общественного блага на личное, - а я этого не знал. Ментовская жизнь оказалась намного хуже войны. Война, видите ли, дело преходящее, - повоевал и, если выжил, в мирную жизнь уходишь, снова человеком становишься, - ну, с воспоминаниями к датам, на встречах с боевыми товарищами. А тут война - образ жизни, она не кончается. Главное - она не кончается... А уж когда милицию на полицию поменяли, надежды у меня, что рожденная революцией еще вернется, совсем угасла. Теперь я на пенсии, и, кажется, война моя, наконец закончилась. Дом, сад, мастерская, токарный станок, мебель для души делаю, новости по телевизору не смотрю. Сюда в мундире приехал, чтобы в родную школу на девятое мая сходить - директор пригласил - расскажи, говорит, ребятам, как воевал. Думаю теперь, что им сказать, детям, да уже внукам моих деревенских друзей? Что воевал весело? Не поймут... - Он посмотрел на нас, усмехнулся: - Нет, посмотрите на них! Нагнали на меня грусти, и сидят. Вы хоть пейте, а я плов буду есть. Когда хорошая компания бухает, я всегда вместе пьянею без вина, - закон, знакомый всем завязавшим. Давай, наливай! Всегда вам обоим завидовал - вечером пьют, а утром как огурчики, не то, что я. Всегда болел с похмелья. И где эти ученые, доценты с кандидатами? Взяли бы вас на опыты, выделили бы тот антидот, который вашим организмам болеть не дает, сделали бы таблетки, - принял одну перед пьянкой, - и порядок в танковых войсках!