- ...И гад морских подводный ход, - сказал я, чувствуя, как легко и тепло телу, как яснеет голова.
- Я по первому разу то же самое вспомнил, - сказал Тихий. - Наверное, Пушкин где-нибудь под Эрзерумом тоже караван с лекарствами взял...
- С такой гомеопатией мы и ночью могли бы летать на пределе, - сказал я.
- Нет, это часто нельзя, - сказал Тихий, - рецепторы сгорят. Но сегодня мы должны быть в форме, невзирая на бессонную ночь.
Открылась дверь соседней "таблетки", вышел ее заспанный борттехник, зевнул-пропел: "А-а, крокодилы, бегемоты",- оросил колесо.
- Буди Дервиша, Витя, - сказал я, высунув голову в иллюминатор. - Доспит в небе, ему сегодня круги на потолке мотать...
- А вы шо, не спали совсем? Чекали всю ночь? - Он кинул камушек в борт ведомого: - Ирек, кончай ночевать, время утренней молитвы - попроси своего Аллаха чистого эфира и шоб "стингер" не достал сегодня...
На ведомом открылся иллюминатор, выглянул Дервиш, сказал:
- Это вы молитесь, неверные, Аллах татарина не тронет...
- Люблю утро перед боем, - засмеялся Тихий. У него были расширенные до краев радужек черные блестящие зрачки. - Всегда, как перед премьерой...
Мимо вертолетов прокатил бэтээр, развернулся у палаток. Через минуту донеслось:
- Командиров групп и экипажи - на постановку!
На улице уже посветлело и без гомеопатии, но мир еще не обрел цвет. Все было серым и мягким, пахло влажным железом вертолетов, бэтээров, машин. Это не было следами ночного дождя - всего лишь конденсат, выпавший на остывший металл, роса.
Постановка задачи прошла быстро. Паре "восьмерок" под видом санитарной - "таблетка" ведущая, на каждом борту по группе спецназа, - после отвлекающего маневра - посадки в 101-м полку - при первых лучах солнца взлететь и совершить заход со стороны солнца на кишлак, где сейчас идет собрание исламского комитета, высадить обе группы у дома, если понадобится, поддержать их атаку огнем бортового оружия, но без ракетного удара. После высадки "таблетка" взлетает и барражирует, отсекая попытки духов уйти, ведомый остается на земле, чтобы в случае непредвиденного развития эвакуировать группу...
- Восход сегодня в семь ноль одну, - сказал начальник разведки. - Сверим часы, товарищи офицеры. Над восточными горами солнце покажется через тринадцать минут, вчера засекали. Ну, что, пацаны, встретим зорьку, как и полагается охотникам, - и чтоб ни одна утка не улетела!
Борт Дервиша взлетел первым - ему нужно было до начала нашей работы уже висеть выше гор.
- Увидишь солнышко, Ирек - крикнул я, - передавай привет! И смотрите вместе с ним, как мы будем работать!
Дервиш махнул, заскочил в кабину. Взвыла "аишка", в утренней серости вспыхнуло оранжево-голубое пламя в ее выхлопном патрубке на холке машины. Запела труба левого двигателя, лопасти тронулись, поехали каруселью, помахивая вразнобой, выровнялись, ускоряясь, полетели, взбивая еще прозрачный воздух. Пока ведомый запускался, из подъехавших тентовиков на два борта - мой и "таблетку" - грузились группы. Тихий, стоя у двери, осматривал каждого входящего, стукал по "разгрузке", пропускал, напевая вполголоса:
- А река бежит, зовет куда-то, плывут сибирские девчата...
- ...Навстречу утренней заре, - подхватывали уже сидящие в грузовой кабине, - по Ангаре, по Ангаре...
- Наша утренняя, типа молитвы, - пояснил мне Тихий. - Разок не помолились, сбили нас вот на такой же вертушке, только кандагарского отряда. Еле дотянул командир до точки...
- Просто кандагарские, наверное, своих колес не кропят - сказал я. - Наша примета, если не против...
- А лопасти кропить не пробовали? - улыбнулся Тихий. - Все же они поднимают и несут, подумайте...
- Подумаем, - сказал я. - А пока - уж извини - по старинке...
Наш ведомый уже взлетел и шел в набор по спирали. Вот он вынырнул из тени на солнце, и днище его стало ярко-голубым на все еще сером небе.
"Навстречу утренней заре, - пел я, когда мы шли вдоль придорожных сосен, ниже их верхушек, к площадке 101-го полка, - по Ангаре, по Ангаре..."
...Лютый мороз, веселый и румяный, черная Ангара парит, как притащившая сани кобыла - еще не укрыта попоной льда, белый куб древнего собора на берегу, вдали - золотая струна моста, - и заря, но вечерняя, красная и сизая, в дымах, - когда был тот Иркутск, по которому бродили еще лейтенантами в пути на большую землю, к первому своему отпуску...
Нет, я не спал, не проваливался в мгновенный сон за пулеметом, как это бывало почти всегда рано утром в монотонном полете под колыбельную двух турбовальных двигателей - нежное ржание табуна в четыре тысячи голов. Таблетка Тихого, наверное, продолжала действовать. Мозг вел сразу несколько операций. Он показывал мне ледяную речку - я шел по набережной, распахнув шинель, и дышал морозом, - а в степи несся табун лошадей - рыжее колыхание грив и гул копытного топота, я мчусь на красном вожаке, я гол, как тот мальчик, мы рвемся к реке, на водопой и купание, спина коня горяча, под шкурой перекатываются мышцы, - кто-то уже сказал или еще скажет, что на спине коня добрая сотня мышц, поэтому женщины так любят кататься без седла... Нет, я не сплю, это параллельные струи моего многоводного разума. Он видит все впереди и вокруг - уже показались каменные домики возле посадочной площадки полка, справа по бетонке осел тянет арбу, погонщик - сам Маленький Мук! - нарочито не смотрит на нас, и я вижу, как в грузовой кабине три ствола АКМ и ствол моего кормового пулемета смотрят через открытые иллюминаторы и люк на погонщика, осла, на все, что летит мимо... Все же, у таблетки чистого разума есть недостаток - время разбухает, один момент вмещает в себя несколько прежних, привычных моментов, - он не удлиняется, а утолщается, время течет не только вдоль, но и поперек, и на эту поперечность тоже уходит время, и мы, черт побери, никак не можем приблизиться к площадке и сесть, а всегда подскакивали одним прыжком.