Давыдов и Барсуков отошли в сторонку, поджидая синий «Руссо-Балт» тайного советника. Шереметев, едва поздоровавшись, похвастался — приобрел новый морской бинокль! Это сокровище в коричневом кожаном футляре фунта три весом, не меньше, изготовленное во Франции по заказу британского Адмиралтейства и совершенно необходимое для разглядывания мельтешащих ножек, Дмитрий прижимал к груди едва ли не волнительней, чем девушку на первом роковом свидании.
Давыдов отродясь не бывал в Большом с этаким страшным орудием. Как только приятели оказались в ложе, он выпросил у Шереметева бинокль и стал исследовать огромный шестиярусный зал и знаменитую роспись на потолке, а также дам, занимавших понемногу места в ложах напротив.
Шереметев абонировал ложу в первом ярусе, объясняя это так: классические постановки лучше смотреть немного сверху, чтобы наслаждаться линиями и узорами кордебалета. Из царской ложи — и то белые тюники виллис и «лебедей» сливаются в одно большое трепещущее пятно…
Пока Барсуков с Шереметевым изучали программку и спорили о достоинствах танцовщиц, Давыдов возился с биноклем: выставив восьмикратное увеличение, он принялся искать в партере знакомых, из-за чего и пропустил момент появления странного человека. Ему явно не место было возле кресел, которые занимали важные господа.
Незнакомец выглядел слишком заурядно для театрала — студент или мелкий канцелярист — бледная тощая личность в поношенном цивильном костюме. Давыдов подумал, что он ищет свое начальство, чтобы доложить о выполнении распоряжения. Но опытным взглядом отметил единственную деталь, не вписывавшуюся в портрет: достаточно внушительный животик, вернее, живот!
Эта деталь выламывалась из образа настолько, что Денис, хоть и с запозданием, все же отвлекся от приятного процесса и попытался присмотреться к «нарушителю гармонии пространства», как выражался профессор психологии Яринцев из академии. Однако тощий пропал из поля зрения так же быстро, как и появился, и сколько Давыдов ни шарил по толпе взглядом, не смог его отыскать.
— Ого! — невольно вырвалось у Дениса в следующий момент, ибо буквально наткнулся на знакомую до боли физиономию. Через секунду тренированная память контрразведчика подсказала: Андрей Голицын! Бывший однокашник по академическому курсу, одетый во фрак с ослепительно белым пластроном, с радужной искрой бриллианта в галстучной булавке, стоял у барьера оркестровой ямы с каким-то молоденьким щеголем. С Голицыным Денис охотно бы побеседовал в антракте — им было что вспомнить.
Давыдов достал часы. До начала спектакля оставалось тринадцать минут, уже появились в яме первые музыканты, но не все места в партере были заняты. Он успевал добежать до Голицына и условиться о встрече.
— Я сейчас, господа, — сказал Денис приятелям, но те лишь отмахнулись: мол, валяй.
Бежать навстречу потоку нарядных дам, поднимающихся по устланным ковровыми дорожками лестницам, удовольствие сомнительное, и дважды Давыдова обозвали нахалом. Но то были почтенные старые дамы, на которых белый локон не действовал.
Лавируя, Денис спустился в партер не там, где рассчитывал. К Голицыну можно было проскочить между рядами кресел, и Давыдов отважно ринулся в проход, двигаясь боком и посекундно извиняясь. Тут-то Денис и увидел снова странного тощего юношу с большим животом. Он быстро шел по центральному проходу партера в сторону оркестровой ямы, к первым рядам, где как раз рассаживались именитые посетители — семейство начальника Московской сыскной полиции, председатель образовательного комитета Государственного Совета с супругой и дочерью и прочие почтенные и достойные представители московского общества. И снова, как и в первый раз, у Давыдова возникло неприятное ощущение несоответствия. Ну, не должно быть этого человека в таком месте и в такое время!
Денис оглянулся по сторонам: штатные сотрудники охраны правопорядка и капельдинеры, проверяющие билеты у последних, почти опаздывающих, зрителей, торчали на привычных местах — у каждого выхода.
Но как раз в первых рядах кресел, где находились важные персоны, даже ни одного капельдинера не было, и именно туда стремился тощий субъект с большим животом. Давыдову оставалось пройти десяток кресел, когда это произошло. Странный человек достиг барьера оркестровой ямы, развернулся лицом к залу и распахнул полы пиджака.