До сих пор Дмитрий мог смело сказать, что он ни разу не подвёл своего командира. Грейг доверял ему самые деликатные дела. После получения известия о смерти в Таганроге императора Александра адмирал отправил в столицу именно Ордынцева. Время было смутное, Грейг тогда даже письмо не решился написать своему другу, графу Кочубею, всё передал на словах. Это стало проявлением высшего доверия к капитану Ордынцеву. Неужели теперь всё в прошлом? А ведь сначала ничто даже не предвещало такого поворота событий. Дмитрий вновь вспомнил то жаркое крымское утро и свой приватный разговор с адмиралом. Грейг вызвал его, протянул маленький, исписанный чётким почерком листок и предложил:
– Почитайте. Это – донесение от моего шпиона в Анапе. Я перевёл его для вас.
Ордынцев взял записку. Текст был коротким, всего несколько строк:
«В Одессу проследовал новый агент. Он встречался только с комендантом и уехал в сопровождении одного охранника. Увидеть агента не удалось. Скорее всего, он должен появиться в известном Вам доме».
Ожидая разъяснений, Дмитрий поднял глаза на командира, и тот сказал:
– Мой человек ещё ни разу не ошибся. С его помощью полгода назад нам удалось разоблачить турецкого агента-связника в Одессе. Он оказался богатым греческим купцом, у него есть лавка и гостиница на Итальянской улице. Мы не стали его арестовывать, но теперь внимательно следим за всеми его визитёрами. В гостинице, сменяя друг друга, проживают наши моряки, а приказчик из его лавки работает на нас. Но именно это донесение, как видно, пришло с опозданием, и обозначенный в нём человек либо не появился у нашего грека, либо уехал до того, как мы смогли его выявить. Надо признать, что за несколько месяцев наши люди так и не нашли ничего интересного, но позавчера кое-что случилось. Мы проследили до порта за личным слугой грека. При негласном обыске в зафрахтованной им каюте был обнаружен подробный отчёт о севастопольских верфях, заложенных и готовых к спуску кораблях и о береговых бастионах.
– Даже так? – поразился Дмитрий.
– Эти данные можно получить здесь на месте, в столичном Адмиралтействе или в канцелярии новороссийского генерал-губернатора. Я проверил – все наши экземпляры этих документов находятся под замком в архиве моего кабинета. То, что мы перехватили, – это даже не копии, а подлинники, отправленные в столицу или Одессу, ведь я узнал руку моих писарей. Вот это, Дмитрий Николаевич, и станет вашим новым заданием. Я хочу, чтобы вы нашли шпиона.
– Слушаюсь, – ответил Ордынцев и уточнил: – С кем я буду взаимодействовать?
– В порту Одессы стоит шхуна «Святой Николай» – это штаб нашей команды. Командир корабля – капитан Филиппов. Зовут его Александр Данилович. Он введёт вас в курс дела. Принимайте командование. Нужно будет выехать в столицу – выезжайте. Рапорты будете отправлять лично мне. Я не стал бы снимать вас с корабля по менее важному поводу, но сейчас у меня нет выбора. Шлюп ждёт вас в порту, отправляйтесь и приступайте к делу, дай вам Бог удачи.
На обычно спокойном лице Грейга проступило волнение, и стало ясно, насколько адмирал озабочен. Ордынцев не стал давать своему командиру никаких обещаний, это было бы лишним, даже фальшивым. Он откланялся и, не заехав за вещами, поскольку в Одессе собирался жить в собственном доме, отправился на причал. Капитан ждал только его, и шлюп сразу же вышел в море. Стоя на корме, Ордынцев мысленно простился с бухтой Севастополя и вдруг подумал, что теперь, после смерти отца и отъезда матери, только здесь и живут люди, которым есть до него дело.
Он нежно любил отца – тонкого, образованнейшего человека, знатока искусства, а мать свою просто боготворил. В этом чувстве смешались нежность и восхищение: Татьяна Максимовна была на редкость хороша собой и при этом необыкновенно умна, а уж её знаменитая деловая хватка давно обросла легендами. Единственной наследнице заводчиков Лужениных ещё десять лет назад принадлежала половина Южного Урала, и, хотя в дальнейшем её оружейные заводы за баснословные деньги выкупила казна, княгиня очень жалела, что больше не занимается ни железом, ни оружием.
Родители всегда казались сыну дружной парой, и когда отец скоропостижно скончался, подхватив на раскопках крымского Херсонеса ту самую гнилую лихорадку, что в ноябре двадцать пятого года забрала жизнь императора Александра, мать так и не смогла с этим смириться. Она попробовала забыться в делах, но это у неё не получилось, начала ездить по монастырям и церквям, одаривая их без разбора, но и это не помогло. Как ни странно, облегчение своим душевным мукам княгиня нашла в католической общине Петербурга. Дмитрий, не вдаваясь в религиозные тонкости, тогда обрадовался, что мать хоть чуть-чуть приободрилась.