– И кто же предатель?
Я боялась услышать это с тех пор, как взялась за работу. Нет у меня ответа. Слишком много «если» и «может быть» в выводах по схеме. Некоторые кажутся изрядно притянутыми за уши. А ведь речь идет о судьбе цзы’дарийца. Наказание за предательство – смертная казнь. Я не имею права на ошибку. Да, будет расследование, будет суд, невиновного не казнят, но все равно. Не в игрушки играю.
– Я понимаю, что ты не закончила, – помогает генерал, – но может быть сейчас уже что-то видно? Хотя бы на уровне подозрений. Кто?
– Я не знаю – вздыхаю и качаю головой.
Полководец поджимает губы. На лбу и переносице залегают глубокие морщины. Он долго молчит, а потом произносит.
– Вот и я не знаю. Кто предатель? Он один или их несколько? Есть ли они вообще? Ни мотивов, ни подозрений, ни зацепок. Только мерзкое такое ощущение привкусом на нёбе, будто пакость вокруг меня затевается. Понимаешь?
– Да, – киваю я, – всплеск интуиции.
– Паранойя, – поправляет генерал, – а я не хочу ставить на уши службу безопасности приказом найти того, не знаю кого, который замышляет то, не знаю что.
– Я дорисую схему, – твердо говорю я, – тогда картина станет яснее.
Полководец кивает в ответ, и мы оба молчим. Я думаю, что он снова ушел в себя и сижу тихо, но Наилий вдруг обнимает за талию и прижимает крепче.
– Гней Ром ловеласом оказался, не знал, – усмехается генерал.
– Да, много на нем зеленых привязок и почти все реализованные.
Наилий забирается мне под рубашку и кладет руку на грудь. Листы со схемой падают на пол и разлетаются по палате. А у меня опять путаются мысли.
– Как заумно ты называешь простые вещи, – тихо говорит генерал.
– Я мудрец и умею усложнять себе жизнь.
Разворачиваюсь к нему, закидывая ноги на подлокотник кресла, но даже поцеловать не успеваю. Противно пищит гарнитура на столе. Наилий шумно выдыхает, наклоняется через меня и цепляет гарнитуру пальцами. Вешает гибкую дужку на ухо, жмет на кнопку и говорит в микрофон.
– Слушаю. В дороге я. На космодроме доложишь. Все? Отбой.
Я почти радуюсь, что не успела. Начни мы раздеваться, и успокоиться потом было бы сложнее. Наилий нервно ерошит волосы и говорит.
– Не дадут. Замучают звонками. Слишком мало времени, извини.
– Да, конечно.
Стараюсь не вздыхать и не дуть обиженно губы. Встаю с его колен и собираю упавшие листы. Наилий тоже поднимается и цепляет боевой посох обратно на пояс. Я ненавижу прощания, в них всегда есть что-то неловкое. В том, как он обнимает, целует торопливо в висок и снова обещает вернуться через неделю. Я вдыхаю аромат эдельвейса и понимаю, что на этот раз не верю. Нет, профессиональное распознавание лжи тут ни при чем. Не дано мне. Паранойя генерала заразительна и теперь мне тоже кажется, что ему угрожает опасность.
Парадокс. Наша планета – одна большая военная часть. Наши мужчины – профессиональные наемники и воюют почти на всех планетах исследованной галактики. Наилий улетает в командировку сражаться, а не поболтать на каком-нибудь Совете. Он постоянно в опасности, это часть его жизни. Умом понимаю, но не могу отпустить. Хочу вцепиться в плечи, затолкать в ванную, закрыть там и не выпускать, пока транспортник не стартует с космодрома без него. Глупо. Провожаю до окна, смотрю, как генерал садится в катер и серебристое чудо инженерной мысли, подмигнув мне фарами, резко взлетает вверх.
«Хороший мужчина. Вкусный», – встревает в мысли Юрао.
«Мы договорились, что ты будешь жрать только меня».
«Вы очень тесно переплетены. Извини, не умею разделять в морсе ягоды от воды».
«С чего вдруг?»
«С чего не умею?»
«Почему переплетены?»
Юрао молчит и вместо вербальной информации посылает зрительный образ. Наш с Наилием поцелуй у кровати. Но генерал не в парадке, а в комбинезоне. Я веду себя крайне бесстыдно. Снимаю белый ремень, расстегиваю молнию до конца. Запускаю руку под складки ткани и вынимаю генеральский…
«Все, хватит! Я поняла. Давай работать!».
Но вернуться к схеме не дает дрон-уборщик. Пластина в нижней части двери качается и с раздражающим попискиванием в палату вкатывается дрон с контейнером на корпусе. Я привычно ловлю свой завтрак и ставлю на стол. В контейнере порция пшеничной каши, разогретая и упакованная в мисочку из фольги. Рядом с ней пакетик с сухим концентратом витаминов и минеральных веществ, щедро сдобренных сахаром и лимонной кислотой. Рацион питания у нас, как у военных. А идея подавать завтрак на корпусе уборщика родилась в светлой голове старшего санитара. Почему меня не наказали за нарушение режима? Кухня еще не в курсе? Хотя не все ли мне равно. После Шуи аппетит зверский. Даже каша кажется изысканным деликатесом, а разведенный в стакане воды концентрат я выпиваю залпом.