Фильм Сарвару понравился. Давно он так не смеялся, аж до слез. С таким вот великолепным настроением Сарвар и пришел домой. Нес в руке бумажный кулечек с конфетами, чтобы «подсластить» Соне ее огромное горе. Сарвар не сомневался, что тетка действительно любила отца, и жалел ее. Поэтому и купил помадки, а не истратил деньги на мороженое.
Войдя во двор дома, он увидел почти всех соседей, стоявших у дверей Сониной квартиры.
«Черт! — застыл столбом Сарвар. — Неужели я рано явился? Что там так долго искать? Вещей почти что нет… Пол, наверное, вскрывают…»
И он повернулся, чтобы уйти, но в последний момент заметил, что дверь квартиры Сони открыта и из-под открытой двери сильно тянет резким запахом газа.
Предчувствие трагедии так сильно толкануло Сарвара в сердце, что он едва не упал. И молчание соседей, и их скорбные, сочувствующие взгляды стали понятнее любых слов. А сердце колотилось так, что, казалось, еще немного, и оно выпрыгнет из груди и либо улетит, либо, перепрыгивая огромными прыжками через дома, скроется в море, отчего температура воды резко повысится, настолько он ощущал жар в груди.
Зейнаб визгливым голосом нарушила молчание:
— А этого волчонка надо в детдом отправить! Я напишу письмо, а вы все подпишетесь.
— А комнату отдельную с верандой тебе? — злобно откликнулась другая соседка. — Накось, выкуси!
И она торжественно сунула в лицо Зейнаб комбинацию из трех пальцев, то бишь кукиш. Зейнаб побагровела, и ссора стала как будто неизбежной. Но ее быстро пресек муж Зейнаб, всю жизнь проходивший у нее под каблуком. Он сначала молча врезал жене по уху, да так, что она метра три ловила быстро руками воздух, чтобы не упасть, а затем коротко и кротко, с печалью в голосе сказал:
— У человека горе, а вы языки распустили!
И опять воцарилась мертвая тишина, и опять жалостливые взгляды сомкнулись на Сарваре. Он, продолжая держать перед собой, словно от чего-то защищаясь, кулечек с конфетами, вошел в квартиру. Запах газа стал сильнее, стал резать глаза.
То, что не было отца, для Сарвара не было открытием, но отсутствие Сони его стало беспокоить, а сердце заныло еще сильнее и больнее. Все вокруг было перевернуто вверх дном, вверх тормашками. Обойдя взглядом комнату, Сарвар заметил лежащий на столе лист белой бумаги, на которой было что-то написано почерком Сони.
Сарвар подошел к столу, взял лист и прочел:
«Я знаю, что это сделал ты! Будь, ты проклят! У меня нет больше сил жить в этом страшном мире!..»
Сарвар раз за разом перечитывал и перечитывал предсмертное послание Сони, не замечая, как из опущенного книзу кулька одна за другой выскальзывают помадки, любимые конфеты Сони. Они глухо шлепались на пол и старались подальше откатиться от человека, который их купил для уже мертвого человека.
— Прими наше сочувствие! — услышал Сарвар за спиной глухой бас.
Он обернулся спокойно, как человек, которому нечего терять, даже жизнь, и увидел в дверях плотного пожилого человека с уверенным и спокойным взглядом. Человек правильно понял вопросительный взгляд и пояснил свое появление в квартире:
— Меня комиссар за тобой прислал. Теперь ты будешь у меня в школе учиться.
— Я согласен! — обрадовался Сарвар.
Не собирая никаких вещей, он вышел вслед за незнакомцем, своим новым учителем жизни и профессии, и, закрыв за собой дверь квартиры, взял только ключ с собой, чтобы он напоминал ему о доме.
Увидев Сарвара в сопровождении незнакомца, соседи быстренько разбежались по домам. Они все решили, что арестовали и Сарвара. Наступило время, когда взрослых сыновей и дочерей арестовывали вместе или вслед за родителями. Стране нужны были миллионы рабов на великие стройки современности.
Сарвара ждала большая черная машина «ЗиМ». Через некоторое время Сарвар обнаружил, что он по-прежнему держит бумажный кулечек с остатками конфет в руке, открыл полностью кулечек и стал есть конфеты одну за другой, не предлагая их незнакомцу и даже не осмысливая, что он в данную минуту делает.
А в голове у Сарвара продолжали биться слова, написанные Соней перед смертью:
«Я знаю, что это сделал ты! Будь ты проклят! Будь ты проклят! Будь ты…»
26
Весна была в самом разгаре и все больше и больше походила на не очень жаркое лето. До выпускных экзаменов оставалось всего ничего.
Игоря продолжали держать в «черном» теле и машиной пользоваться не давали, отчего он почти каждый день опаздывал в школу.
И в это утро Игорь торопился. Арсен встретил его за квартал от школы. Стоял, нетерпеливо оглядываясь, весь дрожа от стремления поделиться переполнявшей его важной вестью. Увидев Игоря, он вспыхнул, встрепенулся, радостно и облегченно вздохнул, бросился к нему.
— Привет! — выпалил он, сверкая роскошными черными очами.
— Привет! Что такой возбужденный? — удивился обычно спокойному Арсену Игорь.
— Представляешь… — замялся Арсен, подыскивая слова.
— Представляю! — с насмешкой передразнил Игорь.
— Я серьезно! — улыбнулся Арсен, успокаиваясь, он никогда не умел обижаться. — Я сегодня утром перепутал время, представляешь? Вернее, вчера вечером.
— Утро вечера мудренее! — опять съязвил сексуально озабоченный Игорь.
— Да нет! — не обратил внимания на язвительность Арсен. — Что ты? Я не утро с вечером перепутал. Часы вечером неправильно поставил, на час раньше, маленькую стрелку не туда перевел.
— Ну и?.. — дернулся нетерпеливо Игорь.
В кои-то веки он вовремя шел в школу, а мог опять опоздать из-за Арсена.
— Проснулся на час раньше! — пояснил обстоятельно Арсен. — Сейчас солнце с утра так греет, что не поймешь сразу: утро или уже день.
— Переходи к главному, а то в школу опоздаем! — заметил резонно Игорь.
— Я туда и иду! — согласился Арсен. — К главному! Представляешь, прихожу в школу, а в ней ни единой души нет, кроме уборщиц, конечно…
— Мечтаешь об очередной «Зойке с помойки»? — засмеялся Игорь, с удовлетворением вспомнив о развлечении, за которое их только пожурили.
«Зойка с помойки», получив крупную сумму, по тем временам, на следующий же день уволилась из школы и, вложив большую часть денег в самую лучшую шашлычную частного сектора торговли, стала жить себе припеваючи.
— Верно мыслишь, дорогой! — одобрил ход мыслей друга Арсен. — Смотрю, наш класс открыт. Захожу, и что ты думаешь? Кого я там вижу, вернее, наблюдаю?
— Александру Ивановну! — пошутил Игорь, вспомнив классную руководительницу.
— Не вспоминай с утра черта полулысого! — запротестовал Арсен. — Ах, кого я там увидел!.. Пах-пах-пах…
И Арсен приторно закатил глаза, умильно зачмокав губами.
— Не тяни кота за яйца! — заинтересовался Игорь, испытывая возбуждение, он уже понял, о чем может зайти речь. — Говори, кого ты там увидел?
— Гурию! — восторженно заговорил Арсен. — Газель большеглазую! Жемчужину несверленую, конечно, только на мой взгляд, — поправился он, — свежая, как майское утро. Кожа бархатная, персик, клянусь, э, вкусный, спелый персик. Зубами так и захотелось в нее впиться.
— Только зубами? — с издевкой насмешливо прервал его Игорь.
— Ну, почему ты все сводишь к грубому сексу? — взмолился Арсен. — В нашей стране секса нет. А в тебе нет поэзии…
— Поэзий кончилс, э, один проз осталс! — голосом базарного торговца заверещал Игорь. — Завернуть? Тибе сколько: кила, партала?
— Смешной у тебя характер, — удивился Арсен, — все время смеешься.
— Открываем охотничий сезон? — неожиданно серьезно спросил Игорь.
— Именно, дорогой! — довольно потер руки Арсен. — Завтра утром мы завалим ее на учительский стол. Только, чур, я первый! По праву первооткрывателя.
— А с утра зайдет Александра Ивановна! — насмешливо протянул Игорь.
— А она по этому запаху скучает уже лет тридцать, не меньше! — в тон другу протянул Арсен. — Чудесно, э! О чем задумался?
— Я думаю о другом: не побежит ли эта газель с заявлением в милицию?
— Ну, если мы с тобой на ночь плотно поедим, да хорошенько постараемся, — ухмыльнулся Арсен, — то бегать она не сможет, за это я тебе ручаюсь. Поплетется, дорогой, поплетется. А что скажет? Что может сказать дочь врагов трудового народа? У нас, что ли, языков нет? Мы с тобой договоримся, что она взяла с нас по двести рублей. И кому, ты думаешь, поверят?