— Костя, что с Валей? — спросил он тревожно, хотя пытался спросить беззаботно.
— Сквозняки, сквозняки! — нахально запел Костя. — От сквозняков надуло! — неудачно сострил он, не подозревая, сколь близок он был к истине.
— Это ты ей и устраиваешь сквозняки! — обвинил Костю Илья. — Она мне вчера вечером жаловалась.
Никита незаметно подкрался во время разговора за спину Илюше и подмигнул Косте, мол, действуй.
Костя резко встал из-за парты и обозленно рявкнул на Илью:
— Кто ты такой, чтобы она тебе жаловалась? В родственники набиваешься?
Никита опустился на четвереньки за спиной у Илюши, а Костя сильно, двумя руками, толкнул Илюшу в грудь. Илья, отшатнувшись, перелетел через Никиту и больно шлепнулся на пол.
И тут же на него набросились все пятеро подельщиков, четверо из которых ненамного уступали в силе Илье, а Арсен, так тот даже превосходил.
Одним мотком веревки они быстро связали ему ноги, а два других мотка привязали одним концом к кистям рук, после чего поволокли к классной доске, где и распяли, натянув веревки на костыли, на которых и была повешена классная доска. Теперь на этих костылях, на классной доске был распят своими соучениками Илюша. Подонки знали, что Илья не будет кричать, даже если его будут пытать, а потому и не стали ему затыкать рот подручными средствами.
Игорь крупными буквами написал над головой Илюши на классной доске красивым шрифтом, латинскими буквами: «I.N.C.I.»
А затем голосом балаганного «петрушки» заверещал:
— А вот перед вами Иисус Назарянин, Царь Иудейский! Прошу любить и жаловать. Пока еще живой, в небо не вознесся. За отсутствием топлива. Это, — Игорь показал на руки Ильи, — «стальные руки-крылья», а это, — и он больно ткнул пальцем Илью под пятое ребро, — «пламенный мотор». Спешите, спешите, покупайте билеты по госцене. Знаменитый аттракцион «Вознесение на небо». Магдалина отсутствует по уважительной причине, заболела, женские-с недомогания-с. А учеников у нашего местного Иисуса, выращенного в родном коллективе, нет, но его соученики по классу заменят их по ставке статистов. Спешите, спешите! Единственное представление!
Арсен и Никита, сделав веревочные петли на костылях, на всякий случай все же держали веревки, каждый со своей стороны. Мешади изображал зурнача и тянул свой нескончаемый мугам. Костя поначалу злорадно хохотал и изображал восторженного зрителя, хлопал в ладоши, мяукал и свистел, но вдруг сразу побледнел и смолк, почувствовав тяжесть камня на сердце, внезапно ощутив подлость своего поступка. В первый раз он со страхом подумал, что теряет свою сестру, которую любил и уважал, навсегда.
Илья стоял у доски, раскинув руки и почти не испытывая физической боли, так, немного саднило в кистях рук и затекали от неудобного положения плечи. Но душевную боль он испытывал огромную, ощущение было такое, словно его действительно распяли на кресте, запястья и лодыжки пробиты огромными медными гвоздями, а у ног его, у подножия креста и горы Голгофы, беснуется толпа с перекошенными от злобы лицами. Ни одного участливого взгляда, в лучшем случае равнодушные, опасливо косящиеся на «странную игру», отдающую какой-то жестокостью, от которой лучше всего держаться подальше.
Ученики входили в класс, выходили из него, некоторые на какое-то время присоединялись к неведомой ранее игре. Шахла так увлеклась новой комсомольской забавой, что плюнула в ноги Илье, попав точно на веревку, которой были спутаны его ноги.
— Браво, Шахла! — завопил Никита. — Браво, комсомольский секретарь! Давай, плюнь ему прямо в физиономию, христосику этому. Плюй! Что, слабо?
Шахла встретилась взглядом с суровыми глазами Ильи и, отвернувшись, быстро вышла из класса. Впервые в жизни ей стало стыдно. А этого чувства она не испытывала, даже когда задирала высоко ноги в постели незаменимого начальства.
А Игорь продолжал бесноваться:
— Евреи дали римлянам свое согласие распять Христа. Отдали своего же еврея на мучения лишь потому, что он не принимал полностью иудаизм. Я правильно говорю, жиденок? — обратился он к Илюше. — Специально ради тебя готовился, историю читал. Больно рукам? Нет? Ты постони, тогда мы ослабим веревки. Хотя нет, не тот вид у тебя будет, не мученический. Ты уж потерпи, скоро большая перемена закончится, мы тебя отпустим… Спешите видеть, спешите видеть! — заорал он вновь пронзительным фальцетом балаганного «петрушки». — Тотализатор принимает ставки: вознесется после второго пришествия новоявленный Христос, или нет. Делайте ваши ставки, дорогие товарищи! Три к одному, что не вознесется. Ваше слово, камарады! Четыре к одному, что не вознесется! Принято? Делайте ставки, товарищи!..
Настоящее паломничество устроили в класс любопытные из параллельного десятого, из других старших классов.
У всех на лицах было написано жгучее любопытство, но ни один не пришел на помощь.
Илюша вспомнил строчки сонета, написанного им после той ночи, когда приснился столь вещий сон: он стал свидетелем ареста Иисуса Христа в Гевсиманском саду римскими легионерами.
Минуты тянулись часами. Каждая секунда, казалось, не хотела падать в вечность, висела тяжелой каплей времени, ощутимо, прямо перед глазами, и сквозь нее проглядывало прошлое и светило будущее. Яркий луч солнца, отражаясь в стекле открытой створки окна, нестерпимо больно жег глаза, хотелось плакать от боли и обиды, свербящей в груди, и приходилось собирать всю волю в комок, чтобы ни единой слезинки не мелькнуло на ресницах, на пушистых, длинных, дивных ресницах, любимых столь Валей, и не порадовать мучителей.
Ученики младших классов, подученные, очевидно, а может, и подкупленные монетками, данными на мороженое, с горящими от дерзости и вседозволенности глазами, подходили к распятому Илье и плевались на него. Школа, казалось, обезумела. Мучения всегда толпу развлекают. Недаром столько веков власть имущие из них делали настоящие представления, зрелища красочные, с костюмами, с определенными церемониями. Театрализованные казни всегда привлекали значительно больше народа, чем театральные представления с актерами, мимами, шутами, скоморохами, циркачами. Может, потому что были бесплатными? Если бы какой-нибудь монарх догадался установить плату за то, чтобы смотреть на казнь, он бы в значительной мере пополнил свою казну. Правда, в таком случае казни стали бы столь же постоянны, как театральные и цирковые представления. И прибыль неизбежно обернулась бы величайшими убытками, грозящими не только спокойствию, но и существованию самого государства.
В класс, привлеченный столь неожиданным паломничеством, вошел Серега Шпанов.
«Еще одним мучителем больше!» — подумал Илюша.
Игорь встретил его появление радостным воплем, несмотря на то, что в последнее время «черная кошка» пробежала между ними, а охлаждение в их отношениях грозило привести к полному разрыву.
— Шпана, иди к нам! Мы тут очередного еврея распяли!
Серега, не говоря ни слова, подошел к нему и ударом кулака по уху свалил бывшего друга на пол. Игорь от удара потерял сознание и лежал возле учительского стола абсолютным трупом или грудой тряпья.
На Сергея с яростными воплями набросились Арсен с Никитой, оставившие Илюшу в распятом состоянии, понадеявшиеся, и не напрасно, что петли веревок удержат Илью у доски. Завязалась драка, где физическое и численное преимущество нападавших было уравновешено моральным превосходством Сергея, дерущегося за Добро. И каждый удар его кулака достигал цели.