— Кацо, если Сосун узнает, что мы допустили этого разбойника читать рассказ, от которого нашего дорогого вождя всех земель трясло три дня в пляске святого Витта, я за твою голову, партайгеноссе, не дам и ржавого фартинга.
— Можно навестить его сейчас, в перерыве. Ставлю пять карат против двух, что перечитывает рассказ.
Арчил согласно кивнул и встал. Тотчас, по знаку Мир-Джавада, охрана проложила путь до гримерной Касыма. Арчил не спеша шел за кулисами, сопровождаемый недоуменными взглядами. Шел один, Мир-Джавад предусмотрительно отстал. У гримерной Касыма Арчил ладонью дал всем знак остаться в коридоре и вошел один в гримерную.
Касым читал рассказ. Нигяр обреченно сидела рядом, устав упрашивать мужа не делать глупости и не «подставлять» себя. Увидев Арчила, она задрожала от страха и онемела. Она сразу узнала ближайшего помощника Гаджу-сана. Но Касым не обратил на вошедшего ни малейшего внимания, решив, очевидно, что это какой-нибудь поклонник жены. Арчил выхватил из рук Касыма рассказ и стал его перелистывать.
— Читать со сцены собрался?
Касым был ошеломлен такой наглостью.
— А вы что, из комиссии по контролю за репертуаром?
— Зачем мне комиссия, я сам — контроль! — тяжело посмотрел на Касыма Арчил. — Ты знаешь, тот, кто написал эти подлые слова, уже мертв. Интересно, перед смертью он гордился, что его произведения переживут века?… Ха-ха-ха-ха-ха… — засмеялся Арчил таким страшным смехом, что люди, знавшие близко Арчила, сходили с ума, если он так смеялся им в лицо.
Касым его не знал.
— Рукописи не горят!.. — тихо сказал, но твердо. И гордо.
Звезды зажглись в его глазах, звезды бессмертия. «Жаль, — мелькнула мысль, — главного не удалось сделать. Значит, Эйшен — провокатор. Значит, он никакой не писатель, он просто „паршивый Худу“, как его звали в детстве»…
Касым встал и вырвал из рук Арчила рассказ.
— Пошел вон, контролер, и передай «паршивому Худу», что он мерзавец.
Арчил привычно кулаком ударил Касыма в живот, а когда тот согнулся от боли пополам, ребром ладони двинул по затылку. Касым упал без сознания.
Нигяр не кричала, только прокусила руку до крови, и она темными каплями стекала на ковер.
Арчил свистнул, как охотники подзывают собак, и в гримерную вбежали два амбала. За ними, усмехаясь, вошел Мир-Джавад и встал скромно в сторонке. Амбалы мгновенно одели на Касыма наручники и за ноги выволокли из гримерной. Арчил подошел к Нигяр.
— Что дрожишь?.. Не бойся, ты очень худая, я не собака, на кости не бросаюсь. Слушай, ты так поешь, как соловей! Э, зачем плохо ешь?.. Или у тебя глисты? Слушай, хочешь, я тебе своего врача пришлю. Хороший дохтур. Будешь толстая, довольная. Вместо своего заморыша, таких мужчин будешь иметь: богатыри, пехлеваны, рыцари… Хорошо поешь. Пой, детка, пой. Услаждай народ…
И Арчил вышел из гримерной, направляясь в зал. Зрители ждали продолжения концерта, хлопали и свистели, свистом высказывая одобрение… Арчил сел на свое кресло и также стал хлопать и свистеть.
Мир-Джавад остался в гримерной вдвоем с Нигяр, смотрел на нее и улыбался. Нигяр трясло, как в лихорадке, а глаза ее смотрели с ужасом на Мир-Джавада. Мир-Джавад, все так же криво ухмыляясь, достал из кармана плоскую серебряную флягу с коньяком, налил в отвинченный от фляги стаканчик и протянул Нигяр.
— Пей! Тебе еще выступать.
Нигяр выпила залпом коньяк, словно надеялась, что там окажется яд.
— Я не могу петь… Вы требуете невозможного… Мне нужно срочно к Атабеку.
— Э, милая, Атабеку своя шкура ближе к телу. Пока мог, прикрывал Касыма, неужели ты думаешь, что он пойдет против Арчила?
— Это ты прислал Худу?
— Я делаю только то, что мне приказывают, не более.
— Ты задумал эту провокацию, я чувствую.
— Думай, чувствуй, как хочешь, но иди, пой. Арчил уже в зале, для него пой, может, помилует Касыма. Посидит он год в тюрьме, смирит гордыню, вернется.
— Какие слова знаешь. Самый тупой в классе не значит — самый тупой в жизни.
Мир-Джавад не слушал ее. Он следил за летевшей к ним мухой, а его пальцы автоматически достали нить резинки из кармана, как только муха оказалась в пределе досягаемости, меткий удар бросил ее к ногам Нигяр. Мир-Джавад удовлетворенно засмеялся. Нигяр подняла убитую муху, положила ее на ладонь. И слезы потоком хлынули из ее глаз. Она смотрела на крошечное тельце, а перед глазами был Касым, лежащий без сознания на ковре гримерной, и рыдания сотрясали ее грудь.
Мир-Джавад ударил Нигяр по руке, и муха отлетела за зеркало.
— Иди, пой!
Нигяр яростно взглянула на него.
— И ты мечтал, чтобы я тебя полюбила? Негодяй!
Мир-Джавад ударил ее по лицу. Не сильно, чисто символически, и так же демонстративно вытер руку платком.
— Запомни: чем лучше ты сейчас споешь, чем больше понравишься Арчилу, тем больше шансов у Касыма остаться в живых.
— Но ведь он не виноват, — вырвалась мольба из уст Нигяр. — Он думал, это — Худу написал.
Мир-Джавад захохотал, старательно подражая Арчилу.
— Худу попал под автомобиль, подтвердить не сможет.
— Когда? — удивилась, бледнея еще больше, Нигяр.
— Не попал, так попадет. Сегодня попадет, или завтра попадет. Свидетеля не будет… Ты ублажи пением Арчила, а меня ты знаешь, чем можно ублажить. И Касым будет жить, скоро вернется.
Нигяр почувствовала, как что-то в ней сломалось.
— Хорошо! Арчилу я спою… А тебя… тебя я ненавижу. Запомни: лучше — хозяин, чем раб.
— К Атабеку ты не прорвешься. Шеф инквизиции болен, и охрана в моих руках. Я сейчас вместо шефа.
— Да… да… — не слушая и думая о чем-то своем, машинально ответила Нигяр. — Я спою, а ты… ты меня скоро вспомнишь!
И она выбежала из гримерной… Мир-Джавад задумался. Он слышал, как зал встретил бурей аплодисментов и криков любимую певицу, слушал ее пение и думал. Ему не понравились слова Нигяр.
— Что она задумала?.. Что имела в виду? — тихо спрашивал он себя, но ответа дать так и не смог…
А Нигяр пела. Так хорошо она не пела никогда в жизни. Словно молила о пощаде Арчила. Зал, покоренный, замирал в тишине и взрывался аплодисментами, одобрительными криками, свистом. И сам Арчил уже ловил себя на мысли: не слишком ли он погорячился, и не отпустить ли ему мужа этой несравненной певицы, предварительно выпоров его розгами.
Мир-Джавад все время, пока ехал до дворца именитых гостей, думал над замыслом Нигяр, но решение не приходило.
Во дворце его уже ждала Гюли, не подозревавшая о своей участи. Стол был накрыт, и Гюли восхищалась его роскошью, удивлялась богатому убранству дворца и тараторила, тараторила без умолку. А Мир-Джавад молчал и даже не слышал Гюли, думая о своем.
После ужина увел ее в спальню, там налил два бокала шампанского, один из них протянул Гюли.
— Выпьем за нашего сына!
— Как в кино! — засияла Гюли, выпила вина и… бокал выпал из ее руки, а она сама мягко опустилась на толстый пышный ковер.
Мир-Джавад раздел Гюли, положил в постель Арчила, затем убрал все лишнее, что могло его выдать, и пошел встречать высокого гостя, все время думая о словах Нигяр.
— Что-то задумала, стерва, — мрачно вздохнул он, — глаз с нее нельзя спускать.
Распоряжение такое он уже отдал и теперь ждал донесений своих агентов. Они «ведут» ее, опекая каждый шаг.
Арчил приехал голодный, разгоряченный пением Нигяр.
— Достал? — жадно спросил он Мир-Джавада.
Тот кивнул в сторону спальни.
— Ждет с нетерпением! — и гнусно улыбнулся.
Арчил сел за стол, утолил голод, глотая почти не разжевывая, вытер жирные губы концом скатерти и побежал в спальню.
Все произошло, как и предвидел Мир-Джавад: Арчил, сняв туфли и штаны, полураздетый, бросился на Гюли и изнасиловал ее, хотя та не могла сопротивляться, а удовлетворив животные потребности, уснул рядом с ней. Рано утром встал и ушел в кабинет, просматривать бумаги, звонить в столицу по секретному телефону. О Гюли же он и не вспомнил.
Когда она проснулась и в ванной увидела свое тело, все в синяках и кровоподтеках, то долго рассматривала их и удивлялась: раньше за Мир-Джавадом такого не замечалось. Странным ей показалось и то, что она сразу сомлела от одного бокала шампанского…