Джулия повзрослела за последние несколько месяцев и даже не повзрослела, а постарела душой. Она стала замкнутой и нелюдимой больше чем раньше. Много размышляя и сожалея, неустанно корила себя. В ее глазах, появилось не свойственное ее возрасту выражение безнадежности. Теперь там скрывался жизненный опыт, след от горя и любви. Девичья беззаботность ушла в прошлое, глаза больше не искрились счастьем и весельем. Теперь в них была постоянная тревога и тайная боль.
Что ж, решила она, если сегодня двери его дома останутся закрыты, пусть такими остаются и вовеки. Значит, так решила судьба, а узнает ли он, что она молила впустить ее на его пороге или нет – это уже не ей решать.
В этот раз другой возница взял с нее очень умеренную плату. Отсутствие дождя и наличие конкурентов делало этих людей более сговорчивыми.
В кебе сильно трясло, а может это Джулии так казалось, поскольку ее продолжало знобить. Голову наполняла пелена непонятной тяжести, тело все так же ломило.
Оказавшись опять перед теми самими дверьми, девушка снова почувствовала, как ноги подкосились, а глаза зажгло слезами само по себе. Веки тяжело опускались и поднимались, пытаясь смахнуть слезы и сделать свой вид не таким жалким. Мешкать времени не было, поэтому поставив саквояж, она вытерла легонько глаза и, вдохнув несколько раз, легонько пощипала щечки. Они и так горели от жара, но Джулия уже этого не понимала. И когда после касания к дверному звонку перед ней возник все тот же дворецкий, она увидела его словно в тумане.
Глава 20
Бренсон читал утреннюю газету, только недавно спустившись в обеденный зал. Сопроводив Жанин домой после театра, вчера он задержался до полуночи в компании Каненсдейла. Они немного поболтали и сыграли несколько партий на бильярде.
Походу герцог сообщил, что вскоре знатная компания опять соберётся и на этот раз будут все. Намек был ясен. Лорд-канцлер тоже явит свою особу взору этого отборного общества. Это очень заинтриговало Бренсона, его подмыло немого поспрашивать, что собой представляет эта личность. Каненсдейл рассказывал все без утайки.
– Прежде чем подозревать кого–то из них, вам стоит подумать, Редингтон. Это грозит не только вам, но и вашим друзьям и близким.
– Здесь только вам я доверяю, Каненсдейл, а относительно близких – то у меня их нет, – коротко отрезал Бренсон.
– Совсем никого о ком стоило бы беспокоиться?
– Абсолютно, если я и рискую, то только своей шкурой, а она мне не так уж дорога. Так что…
– Однако все же задумайтесь. Мало ли кого вы заденете. Не скажу, что мне больно комфортно среди них. Наши дни в Париже мне нравились куда больше. Я скоро собираюсь туда, надо навестить «старых знакомых», – подмигнул он Бренсону.
– Понимаю, но меня что-то в последнее время не тянет к нашим «старым знакомым», да и новых заводить неохота. Это дело, единственное, что меня сейчас занимает. Если решу эту головоломку и останусь цел и невредим, может, тогда я вновь обрету… дружелюбие.
Каненсдейл добродушно рассмеялся в ответ.
Дочитав газету и закончив поздний завтрак, Бренсон собирался немного посидеть за бумагами в кабинете. Он вышел из-за стола, окрикнув дворецкого, чтоб тот принес ему почту, но тот не отозвался. Лакеи тихо убирали со стола и ответили, что тот занят выпроваживанием, какой-то попрошайки. Не придав этому значения, Бренсон передал свою просьбу относительно почты и направился в кабинет. Однако услышав возню в вестибюле, он решил заглянуть, кого это так долго и шумно выпроваживают из его дома.
– Лорд Редингтон не принимает особ, которые не называются. Уходите и больше не являйтесь без карточки.
Бренсон улыбнулся, этот слуга был более убедительным, нежели тот, который служил у него в Париже. Прищелкнув от забавного инцидента языком, он повернулся на носках и собирался уйти, когда вдруг голос гостя, добивавшегося принять его, пригвоздил его к месту.
– Вы не понимаете, – произнес мелодичный, расстроенный голос, – это очень важно. Если я назовусь…, он может…
– Не захотеть видеть вас? Тогда уж точно проваливайте, откуда пришли.
Все внутри Бренсона перевернулось. Он так удивился, что не сразу смог поверить в реальность происходящего. Трудно было сказать, готов ли он ее сейчас увидеть. Какие силы могли привести эту женщину в его дом, когда она совершенно ясно дала понять, что не желает его знать?