Бренсон неспешно отвернулся, прохаживаясь по кабинету. Так он пытался сдерживать эмоции, выдававшие его блеф. Конечно, все его угрозы яйца выеденного не стоили и конечно, священник не поженит их, если невеста будет связана. Правда была в том, что если она продолжит упрямиться придется совершить утомительное путешествие в Гретна-Грин. В этой деревеньке на границы Англии и Шотландии обряд бракосочетания не требует никаких формальностей. В газетах постоянно пестреют заголовки о похищенных наследницах, которые неволей стали женами охотников за приданным. Однако Бренсон никак не хотел себя утомлять столь хлопотным делом и надеялся на то, что его угрозы сработают. Кроме того, он знал, что это просто игра, она подлая соблазнительница и хочет еще немного насладиться его фиаско. Не может же она быть так глупа, дабы обречь их дитя на нищенское существование? Этот раунд будет за ним. Бренсон решил, если она не досталась ему – никто ее не заполучит. Она проживет жизнь, будучи женой формально, но не реально. И будет страдать!
Он не прогадал.
Наконец, после десятиминутного презрительного молчания, она осилила себя кивнуть. Редингтон грубо развернул ее к себе, двумя пальцами поднял подбородок, вытер платком глаза и пригладил волосы, на секунду коснувшись щеки.
Она невольно открыла большие влажные глаза и посмотрела на него словно обиженный ребенок. Сердце едва не выскочило от нежности рвущийся наружу. Приказав сердцу молчать, он взял ее за руку.
– Пошли, – скомандовал Бренсон, увлекая за собой.
Вскоре оба произносили клятвы в странном окружении столпившихся у дверей слуг, священника и двух свидетелей.
Прошло все быстро и ни у кого из участников не было желания сказать, что–либо после церемонии. Слугам было велено выпить пунша, и они быстро разбежались с удовольствием смаковать, то, что увидели только, что. Больше всех радовалась конечно Аннет, она обрела новую хозяйку. Хотя вся эта таинственность с проведением свадьбы была очень ненормальной.
Священник тоже не задержался. Он был немало смущен, что невеста не весела, но Бренсон уверил его, что она просто очень чувствительна и плакала от счастья.
Каненсдейл и маркиза пытались разрядить обстановку после церемонии, однако после того, как опрокинув очередную порцию бренди новобрачный уселся за рояль и стал грустно перебирать клавиши, оба поняли, что им пора оставить этих двоих наедине.
– Удачи вам милая, – улыбнулась маркиза на прощанье Джулии, которая после церемонии не сказала присутствующим и двух слов.
Гостиная опустела. Свет от двух настенных канделябров кидал загадочную тень на пол. Джулия сидела позади Бренсона в красивом кресле в стиле ампир, и невольно слушала, как он что-то играет, пытаясь узнать мелодию. Мозг отрицал произошедшее и старался увлечь себя, чем угодно, только бы не выть от отчаяния.
Она никогда не слышала, чтобы он играл и это зрелище невольно вызывало странные чувства. В звуках, лившихся из-под его пальцев, безусловно, улавливалось мастерство. Очевидно – это потребовало в свое время больших усилий, и не могло, не восхищать ее, как истинную любительницу музыки будь это кто–то иной. В Бренсоне же ее сейчас раздражало даже это. Словно и мастерство играть на инструменте он присвоил себе насильно, как присвоил себе ее – Джулию.
А Бренсон облокотив одну руку на инструмент и свесив на нее голову, другой медленно чеканил ноты, одну грустнее другой. Он не играл лет десять, с тех самых пор как был изгнан отцом. Играя, он не заметил ухода гостей, не замечал он и новоиспеченную жену, сидящую позади. Так грустно и пусто было на душе, словно все соки вытекли из него. До того, как все произошло, он горел действием, а после почувствовал странное бессилие. Бессилие от того, что женщина, которую он силой женил на себе, не любит его, хотя сама заставила это сделать. В эту минуту трудно было решить, что чувствует: ненависть за все, что она сделала или тупую ярость на себя, потому что привязал к себе навек женщину, которая не хочет его. Тайное, неправильное, нелогичное желание, жившее в нем последние несколько месяцев, наконец, осуществилось.
– «Nous avons pu tous deux, fatigués du voyage,
Nous asseoir un instant sur le bord du chemin–
Et sentir sur nos fronts flotter le même ombrage,
Et porter nos regards vers l'horizon lointain.
Mais le temps suit son cours et sa pente
inflexible