За пару дней, что она провела в городе, направленная в Иллинойсский отдел конторы, Кейт пообвыклась просыпаться под музыку старого Бо. Простые, незамысловатые песенки напоминали ей о пластинках, которые в детстве ей давал слушать отец.
Почувствовав, что задыхается, Кейт села на кровати, сбрасывая с себя липкую простыню. Покрытое испариной тело противно знобило. Девушка зябко растерла дрожащие плечи. Потерянно оглядев пустую половину на смятой кровати рядом с собой, она поджала ноги и, уткнув в колени подбородок, запустила пальцы в налипшую на лоб челку.
– Господи, когда же это кончится? – тихим голосом жалобно спросила она сумеречную пустоту, нашаривая на тумбочке возле кровати пузатую баночку с таблетками. – Сколько еще можно терпеть?
Не надо было прекращать их пить. Но как же ей надоела вся эта терапия, этот проклятый курс, с силой навязанный психотерапевтом, который за отдельную сумму кое-как согласился не упоминать об этом в ее личном деле. Еще не хватало. Девушка чувствовала себя как последняя наркоманка. Надо успокоиться и попробовать еще хоть чуточку поспать. Разжевав горькую клейкую массу, Кейт снова легла, свернувшись под одеялом, и не заметила, как забылась. Было еще слишком рано, а музыка за окном успокаивала и баюкала.
Сон был приятный и напомнил дом. Или это просто вновь подействовали проклятые таблетки? Ей приснилась рыбалка с отцом, на которую они смотались незадолго до перевода. И она, наконец, впервые побывала в Канаде.
«Разрешенное время осетровой рыбалки – с 15 июня до 31 октября, количество выловленной рыбы – 1 штука в день» – гласило предупреждение на широкой табличке при въезде в речной заповедник.
Залитая багрянцем река Фрейзер образовывала самый большой бассейн в канадской Британской Колумбии, площадью в двести двадцать тысяч квадратных километров. Спокойная, безмятежная тишина изредка нарушалась отдаленным всплеском рыбы да хриплым кряканьем возившихся в траве не то уток, не то гусей. Воздух звенел стрекотом просыпающихся ночных насекомых. Как же хорошо всего через полтора часа езды от Ванкувера было оказаться за пределами города, наедине с природой. Дышалось легко и непринужденно, рядом был возившийся с удочками отец, и выходные продолжались.
Она валяла дурака, много купалась и даже успела обгореть. Впрочем, так всегда бывает, когда находишься рядом с водой. Ранним утром, пока отец еще спал, Кейт выходила на каменистый берег и, скидывая безразмерную мужскую рубашку с белоснежного «speedo», некоторое время стояла по щиколотку в ледяной воде, ощущая, как от обжигающих прикосновений ледяного течения по телу бегут мурашки и упруго твердеют соски. Она пару раз даже окунулась нагишом, скинув купальник, но на второй день ее заметил патрулирующий берег лесничий, и на вопросительный оклик хулиганка с русалочьим смешком стремительно ушла под воду, прежде чем мужчина успел опомниться. Хорошо отцу не сказал. Да он и не видел-то толком ничего.
А еще тогда она поймала свою первую рыбу. Взмывающий над поверхностью воды силуэт осетра был хорошо виден – даже в самую темную ночь речная гладь остается светлее окружающей среды.
– Видела? – азартно вскрикнул отец, когда рыба, на короткий миг давая себя разглядеть, сверкнула чешуей и с глухим шлепком ушла обратно на глубину. – Здоровенный! Не меньше пяти-шести килограммов!
Она научилась правильно обращаться с удочкой и держать ее – жесткое спиннинговое удилище с катушкой и прочной леской, на конце которой крепилась донная оснастка. Аккуратно подматывая леску, Кейт осторожно добивалась ответной реакции осетра, который, очнувшись от удивления, начинал упорную борьбу за жизнь. Пока она воевала с удочкой, отец вбежал в воду и стал выталкивать пойманную рыбу на берег чем придется.
Вечером они сидели в коттедже на берегу, и отец рассказывал разные истории про осетров. Например, о том, что промышленный лов этой рыбы в Канаде запрещен, а мяса и икры в продаже не бывает.
– А еще в свое время весьма ценился воздушный пузырь осетра, как источник желатина, использовавшегося при очистке пива и вина.
– Фу-у, папа-а! И люди это пили?
– Еще бы. Это был самый лучший фильтр. А вот, кстати, ты когда-нибудь знала, что…
Забравшись с ногами в глубокое кресло и потягивая какао, Кейт с улыбкой слушала отца, прихлебывавшего бутылочный «Миллер», и в ее карих глазах отражались языки пламени, которые весело плясали в камине. Оба понимали, что это последний вечер. Их последний спокойный вечер перед ее отъездом. Отец шутил, но от волнения, как это всегда бывало, говорил только о том, что знал лучше всего после автомобильной механики, которой зарабатывал на жизнь, – о рыбалке. Она слушала и не перебивала, хотя сама хотела поговорить о другом – о детстве, маме, том времени, что они провели вместе. А еще она знала, что внутри он не хочет ее отпускать.