Я непонимающе взглянула на него. Князь не слушал никого. Но и эти слова приятно ласкали слух. Неужели обо мне среди воинов думают так?
— Мой брат ушел на войну и не вернулся, — проронил самый молодой из собравшихся, — отец сгинул вместе с ним. Я остался у матери один. Что она будет делать, если и я сгину в чужой земле?
Я вспомнила, как сама, в своей маленькой комнате с окном на проулок, где стоял амбар, месяцами в полумраке крутила прялку и гадала — вернется мой князь или нет.
— Если князь затеет новую войну — значит, в том есть нужда.
— Меня обратили, когда мне было четырнадцать лет, — сказал другой, совсем еще молодой, со шрамом через все лицо, — меня увели из дома, и теперь я должен воевать на чужой стороне против своей родни. Зачем?
Никакие слова не приходили мне на ум. Я понимала и его. Много раз я спрашивала себя, зачем нужно было оборачивать волками настоящих людей. Мне объясняли как-то воеводы князя, но так и не убедили меня.
— В голодные годы рождалось мало волков, — все же повторила я его слова, — нужны были люди, чтобы пасти скот. Разве не спрашивали тебя, пойдешь ты в наш город или нет?
— Нет! — вмешался другой. — Не спрашивали никого! Но силой забрали от семей!
Я молчала, не зная, что ответить. Мне хотелось защитить своего мужа, но слишком много боли было в глазах тех, кто устал воевать.
— Много лет назад, — сказал четвертый, — Аркаимом правил совет мудрейших. Пока дед нынешнего князя не объявил, что все решения будет теперь принимать только он. И сын его, и сын его сына рады были принять новый закон. Но никто из них не спросил воли людей!
— Не думаю, что вам нужно говорить об этом со мной, — я попыталась встать и уйти, но он не позволил мне.
— Скажи князю, что никто не хочет войны! Среди простых волков все больше голосов, которые не хотят подчиняться ему! Мы требуем вернуть, как прежде, совет вожаков!
Я вырвала из его рук свой подол и стремительно направилась прочь.
И все же зерно сомнения им удалось зародить в моей душе. Теперь все чаще выходила я на террасу нашей спальни, смотревшей на главную площадь, и разглядывала находившихся там людей — торговавших, гулявших, спешивших по делам.
Я видела, что многие лица мрачны. И что нередко прохожие собираются кучками и со злостью поглядывают в сторону княжеского терема.
Но те, кто встречался со мной на площади Идолов, ошибались. У меня не было слова перед князем. Он не рассказывал мне о грядущей войне. Только сам возвращался домой мрачнее день ото дня.
Однажды я спросила его, когда подносила кувшин с водой:
— Что творится? Почему ты не желаешь поведать мне, что происходит?
Князь лишь дернул плечом и ничего не сказал.
Тогда, улучив другой момент, я снова завела разговор.
— Правда ли, что поговаривают люди?
— А что они говорят? — резко нахмурившись, князь мой смотрел на меня.
— Говорят… — я запнулась, не решаясь полностью передать услышанные слова, — говорят, раньше, почти что век назад, городом правил совет знатнейших.
Князь еще более внимательно вглядывался мне в глаза.
— Может, и так, — согласился он.
— А почему теперь совета нет?
— Потому что пришел час войны. И пока старейшины спорили о том, держать оборону или прятаться в горах, люди ворвались в круг внешних стен. Тогда мой дед вытащил меч и провозгласил, что править будут те, кто последует за ним. Так появилась дружина дома Гар.
Я молчала, перебирая пальцами бусинки ожерелья, висевшего у меня на шее — одного из многих, которые подарил мне мой князь.
— Ты считаешь, что он был прав?
— Да, я считаю, что он был прав.
— Но волки хотят решать за себя.
— Если бы те волки продолжали решать за себя, люди давно истребили бы их всех до одного.
Я помолчала.
— Говорят, в народе хотят возродить совет вожаков.
— Пусть хотят, — я видела, что в глазах князя загорается злость. Он не хотел ничего мне объяснять — и это задевало больше всего.
— И еще говорят, что ты собираешься идти войной на город людей.
— Войны бывают каждый год.
— Волки устали от войны.
Губы князя дрогнули.
— Я тоже устал, — сухо объявил он, — я весь день обсуждал войну и учил молодняк обращаться с мечом. Могу я вечером подумать о себе… и о тебе?
Я отвела взгляд. А князь подошел ко мне, отобрал кувшин и обнял. Когда он держал меня в своих руках, весь остальной мир, с его ненастьями и заботами, отступал.
Но теперь я не могла избавиться от чувства, что не должна забывать о других.
«Матушка княгиня, — звенело у меня в ушах, — только тебя слушает князь».