— Ну, как у нас дела?
Зосимов слышит слова, но не может осознать их смысл. Да это и не важно. Главное, пустота ожила, рождая надежду. Он попытался встать, опираясь на локти. Сильное головокружение опрокинуло его навзничь.
— Эй, ты бы полегче! Зачем встаешь? Тебе надо лежать.
Не выпускай лицо из виду. Потеряешь — пустота, конец.
Зосимов поднял руку — пальцы сложены щепоткой — и поводил ею в воздухе.
— … амаа… — сказал он.
— Какая-то мама… Ну, допустим, мама. И что?
Зосимов страдальчески поморщился и повторил:
— … амаа… — Потом пошевелил губами и добавил: — … иса…
— Может быть кто-то тебя и поймет, но только не я, — сказала Батурина и безнадежно махнула рукой.
Не поняла она: Зосимов просил бумагу, что-то хотел написать. Не понял этого и Тюрин, молча стоявший в дверях процедурной. Да не очень-то он и напрягался. Лопочет человек нечто невнятное, беззубым ртом выталкивает обрывки слов, рукой водит. Подлечится — расскажет.
Через десять минут пришла «скорая». Зосимова вынесли на носилках. Сам он уже не мог идти — очень кружилась голова,
14
Белая «Волга» на предельной скорости удалялась от города. Отрываться так отрываться. Шоссе пошло на подъем, и добрый километр пришлось тащиться на пониженной передаче, выжимая не более восьмидесяти. Худяков даже заволновался: не растаяла ли фора отрыва? На верхней точке подъема он глянул в зеркальце заднего вида. Нет, ничего похожего на милицейский «уазик» не просматривалось вдали. Отстали, паразиты… Ну и ладушки, отстали — утритесь.
— Чего ты смотришь? — подал голос Серый. — Никто за нами не гонится.
— Тебе-то откуда знать? Радиосвязь держишь с ментами?
— Так они еще на перекрестке развернулись и поехали назад.
— А раньше не мог сказать? Язык в заднице застрял?
— Я думал, ты сам видел.
— Думал он… Ты бы раньше думал, когда шмонал водилу — цены бы тебе не было. Я зря бензин жгу, а он, видите ли, извилины напрягает!
Серый оправдываться не стал. Себе дороже. Все равно ничего не докажешь, а схлопотать в рыло — раз плюнуть. За ним не заржавеет. Навешает, а жаловаться некому.
— Когда штаны проветривать будешь? — ехидно спросил Худяков.
Пусть покуражится. Пусть. Герой… А сам перетрухал — руки дрожат. Хорошо, есть перед кем выступить, пар стравить. Трави, приятель, я стерпло. Но на всякий случай запомню твои художества. Глядишь, придет и моя минутка, отыграюсь.
— Проверял я тебя, — в растяжечку сказал Худяков. — На вшивость… Дай, думаю, погляжу, на что способен мой дружок закадычный, когда сильно припечет.
— Ну и как, проверил?
— А то… Хреновато у тебя с коленками — дрожат. Еще и за дело не брались по-настоящему, а уже спекся. Обделался, затявкал тоненьким голоском… Тьфу!
— Ты тоже не больно геройствовал, — не выдержал Серый. — Рванул от ментов, аж на спидометре зашкаливало. Не хотелось рисковать, а?
— Знаешь, чем умный от дурака отличается? — Худяков подождал секунду для пущей важности и просветил дружка: — Умный рискует, чтобы выиграть, а дурак — для потехи.
— Вот и надо было рискнуть пробиваться в город, — сказал Серый. — Могли бы запросто выиграть.
— А-а!.. — махнул рукой Худяков. — Ни черта ты не понял. Баранья башка и варит по-бараньи… Это тебе не преф: продулся на мизере — отыгрался на удачном прикупе. А продуешься на посту ГАИ, тебе такой «прикуп» вломят, что будешь до пенсии трубить на зоне. Кому нужны такие дерьмовые игры?
Встречный «КамАЗ» шел с дальним светом. То ли по неопытности водительской, то ли по небрежности. Мощные камазовские фары ослепляли, а потом и вовсе скрыли шоссе за сиянием встречного света. Отклонись чуть влево — «поцелуешься» с грузовиком, вправо — сыграешь в кювет.
— Что вытворяет, падла! — ругнулся Худяков, пытаясь разглядеть дорогу.
Рывком опустил козырек солнцезащитного фильтра. Из-за козырька вывалилась какая-то книжечка, стукнулась о рулевое колесо и упала рядом на сиденье. Серый перегнулся через спинку сиденья, поднял.
— Права! — не своим голосом заблажил он. — Точно, права и техталон. Я ж говорил! У меня все было сделано тип-топ, а ты бочку катил. На, гляди сам!
Худяков терпеть не мог, когда ему кололи глаза просчетами, даже пустячными, ерундовыми. Он всегда был прав. В любом случае. Что бы ни сказал или ни сделал. Прав — и все. А кто сомневается, пусть идет к чертовой матери, пока ему рыло не начистили.
— Чего растявкался? Права, права! Схватился поп за яйца, когда Пасха прошла. Раньше надо было думать о правах. Теперь можешь ими подтереться. Что они есть, что нет…
— Как это? А в город? Почему нам не рвануть в город? С правами везде полная отмазка.
— Ну до чего шустрый, сил нет! — усмехнулся Худяков, — У нас бензина километров на тридцать. Дальше как, на твоих соплях поедем?
— Можно разжиться бензином. Купить у кого-нибудь на шоссе.
— Допустим, можно. И что? Заправимся и поедем туда, откуда смывались. И на посту ГАИ встретит нас целая банда с «калашами» и наручниками. Думаешь, менты за нами гонялись от нечего делать? И номер не срисовали, да? И по рации не сообщили куда положено? Ну, ё-о-о… Твоей наивности хватит на целый детский садик.
Серый прикусил язык. О таком варианте он как-то не подумал. Видать, не суждеио им въехать в город с шиком, на белой «Волге». Стоило ли калечить того мужика, Зосимова, грех на душу брать?..
Худяков остановил машину.
— У тебя там справочник по дорогам, — сказал он. — Дай сюда… И не ковыряйся в носу, гляди на дорогу. Гляди в оба, понял?
Худяков включил свет в салоне и стал изучать атлас.
«Уазик» медленно катился по проселку. На плавном вираже Грищенко вылез из машины и пошел впереди, внимательно оглядывая склоны насыпи. То по правой обочине топал, то по левой — зигзагом. В одном месте углядел-таки что-то внизу; спустился по склону, посидел на корточках у березы с кровавым пятном на коре. Дальше пошел почти крадучись, ориентируясь по каплям крови, засохшим в пыли, наляпанным на асфальте. Вася ехал сзади, подсвечивая фарами. Вскоре следы оборвались.
— Тут его и подобрали, — констатировал сержант. — Увезли на машине в сторону города.
— Похоже, протекторы «запорожца», — определил Вася. — Готов поспорить на дюжину пива.
— Ты уверен, что не «Волга» тут наследила?
— Обижаешь, Семеныч. Я этот примус на колесах ни с чем не спутаю.
— Будем считать, что так оно и есть, — сказал Грищенко. — Главное, человека подобрали. А «запорожец» это или «форд-мустанг»…
— «Запорожец», — твердо сказал Вася.
— Ладно, ладно… Поехали домой, старина.
Худяков прикинул: ехать до райцентра не с руки. Далеко да и ни к чему. Машину придется бросить, а до ближайшей станции добираться автобусом. Сложно и рискованно. Но если на 63-м километре свернуть направо (на схеме тонкая ниточка грунтовой дороги), есть шанс добраться до станции Тиханово. Утречком сесть в электричку и спокойно доехать до города. Очень симпатичный вариант.
Хорошо бы в одиночку, неожиданно подумал Худяков. Куда как меньше риска. Ищут-то двоих… Одному затесаться в толпу — растворился. Едет себе обыкновенный человек, ничем от других не отличается, кому до него дело? Да и на кой черт сдался мне этот хлюпик? Возись с ним, сопли утирай… Сотворит какую-нибудь дурость, попадется, считай, кранты! Этого расколят в момент. Стоило подаваться в бега, чтобы сгореть так по-глупому…
Только как от него избавиться? Сказать: вылезай, Серый, лови попутку и чеши в город сам-один, на свой страх и риск? Ну, денег дать немного, чтоб купил билет и вообще… Вылезет, конечно, куда ему деваться. А потом? Вляпается по мелочи, попадется ментам. Те возьмут его за шкирятник: кто такой? откуда? Трали-вали… Ты в электричке едешь, а на тебя уже облаву налаживают.
Идиота кусок, обругал он себя. Напарника ему подавай, потому что без напарника не тот кайф — не с кем словечком перекинуться. Вот тебе и напарник — мина замедленного действия. Ничего не скажешь — сушит зона мозги, сушит…