- Платить чем будете, коллеги? - хрипло поинтересовался здоровяк, вновь цепко и колко глянул в зеркальце на Каукалова. Он был опытным водителем, этот массивный дядя, знал, кому из пассажиров задавать вопросы насчет денег, наверняка чувствовал, от кого может исходить опасность. "Деревянными" или "зелеными"?
- Какими хочешь, теми и заплатим, - стараясь выглядеть ленивым, медлительным, этаким добродушным увальнем, дружелюбно ответил Каукалов. Хочешь - "деревянными", хочешь - "железными".
- Двадцать пять долларов.
- Двадцать пять так двадцать пять, - согласно проговорил Каукалов, пытаясь, в свою очередь, разглядеть водителя в подвесном зеркальце, понять, что за человек.
Водитель был похож на бывшего спортсмена, не то борца, не то каратиста - никакое другое сравнение в голову Каукалову не пришло.
А тот все поглядывал в зеркальце заднего вида и небрежно крутил баранку одной рукой - вторую держал на рычаге скорости, а рядом с рычагом тяжелым стальным черенком вверх лежал увесистый заморский замок "солекс", которым замыкают педали, - и думал о том, что неплохо бы тряхнуть пассажиров. Если они так легко выбрасывают двадцать пять долларов, то явно "зеленые" у них есть. Отобрать деньги у этих лохов ничего не стоит, в крайнем случае мазнуть "солексом" по морде того, сзади, и все будет в порядке.
Водитель действительно был когда-то спортсменом - только не борцом и не каратистом, как предполагал Каукалов, а неуклюжим тяжеловесом, толкал штангу и ломал прочными ногами деревянные помосты во Дворце культуры автозавода имени Лихачева, часто выезжал на соревнования, легко выполнил норму мастера спорта, правда, выдающихся результатов не показывал, но команду никогда не подводил, за что и был премирован автомобилем, за рулем которого сейчас сидел.
Закончив со спорта, тяжелоатлет примкнул к банде "быков", трясущих рынок в Замоскворечье, другие примкнули к соседним группировкам, а оставшиеся вели себя тихо, не светились, поэтому милиция их не тронула. В числе последних оказался и спортсмен.
Так он стал "быком"-одиночкой. Подрабатывал, правда, извозом, но не гнушался и иных способов добывать деньги.
Машина миновала затемненную площадь около громоздкого, похожего на пантеон, где хоронят героев, Театра Советской армии - точнее, бывшего Театра Советской армии, взяла чуть левее трассы, потом ушла ещё левее и покатила по узкой гулкой улице, тесно заставленной старыми кирпичными домами с узкими окнами.
Водитель переместил руку с рычага скорости на тяжелую рубчатую рукоятку "солекса", словно бы проверяя, здесь ли "инструмент", затем снова ухватился за украшенный нарядной головкой рычажок скорости.
- А чего не прямо поехали? - спросил Каукалов.
Что-что, а этот маршрут был и ему и Илюшке известен хорошо - уже проезжали по нему.
- Там дорога сегодня разрыта, - с трудом разжав крепкий рот, пояснил водитель, - канализацию прорвало.
Он врал, этот крепкоплечий битюг-водитель. Каукалов почувствовал, как по спине пополз холодок, поежился.
- Знака вроде бы никакого не было, - сказал он, - объезд не обозначен.
- Не обозначен, - согласился водитель и переместил свои железные пальцы на рукоять "солекса". - Не успели еще.
"Как бы дело не обернулось не в нашу пользу... Двадцати пяти долларов, судя по аппетитам этого бульдозера, может не хватить, - с тревогой подумал Каукалов, - по-моему, он решил распотрошить нас на большее". Ему сделалось не по себе, в голове тревожно зазвенело, и неожиданно заныли зубы. Каукалов поморщился, с шипеньем втянул в себя воздух.
Сейчас выиграет тот, кто выступит первым. Главное, чтобы Илюшка не отстал, сообразил и вовремя выдернул из кармана кастет. Каукалов нащупал в кармане стальку.
Водитель сжал рукоять "солекса".
В это время под колеса машины попал камень, "жигуленок" вильнул в сторону и спортсмен, чертыхнувшись, схватился обеими руками за руль. Выровнял машину. Эти несколько секунд и сработали против него, он потерял Каукалова из вида, сосредоточившись на дороге. Это и погубило угрюмого, плечистого, налитого тяжелой силой водителя, потому что он и не заметил, как Каукалов выдернул из кармана стальку, ловким, почти неуловимым движением закинул её спортсмену за голову.
Водитель засек только скользящее щекотное движение некой серебристой паутины, отшатнулся от нее, уходя назад, и схватился рукой за "солекс". Каукалов рванул стальку на себя, почувствовал, как острая тонкая струна врезалась тяжеловесу в горло, тот, захрипев, вскинулся на сиденье и со всего маху ударил "солексом" по Каукалову.
Если бы он угодил этой массивной штуковиной в голову - точно снес бы половину черепа, но Каукалов, словно бы предугадав, резко нырнул в сторону, уходя за левое плечо тяжеловеса, а тот бил правой рукой через правое плечо, - и это спасло Каукалова. "Солекс", тяжело просвистев в воздухе, врезался торцом в заднее стекло машины, превращая его в брызги.
- Илюшка! - отчаянно выкрикнул Каукалов.
Аронов резко дернул вверх рукоять ручного тормоза, машину повело в сторону, будто она катилась по льду. Каукалов чуть отпустил тяжелоатлета, тот всей тушей устремился вперед. Каукалов добавил ему кулаком по массивному плотному затылку - бил что было силы, - и спортсмен, задавленно всхрипнув, всадился головой в переднее стекло машины.
Стекло лопнуло с пистолетным звуком, словно в него выстрелили.
- Тьфу! - Каукалов выругался, добавил к ругани что-то бессвязное, лишенное смысла и заорал что было силы: - Илья!
Аронов выдернул из кармана нож, - не кастет, как ожидал, Каукалов, а нож, - и, зажмурившись, отчаянно побелев лицом, - так, что оно засветилось в темноте, ударил водителя в бок. За первым ударом нанес второй, потом третий, четвертый, но вдруг остановился, обмяк, замычал и схватился свободной рукой за рот.
Тяжелоатлет лежал на руле и хрипел. Чтобы его убить, требовалось много сил, - все-таки не рассчитал Каукалов, когда сел в эту "шестерку", да и машина с выбитыми стеклами уже ни на что не годилась.
- Уходим! - скомандовал он Илье.
Тот дико глянул на Каукалова вытаращенными черными глазами, заморгал непонимающе и скорчился в судорожном конвульсивном движении. Сквозь пальцы, прижатые к губам, полезла пузырчатая розовая масса. Запахло кислым.
- Уходим! - повторил Каукалов, с силой надавил на дверцу "жигуленка" и вывалился наружу.
В глубине улицы показались тусклые, залепленные грязью фары - к ним шла машина.
- Быстрее! - рявкнул Каукалов на напарника.
Тот скорчился в кабине около хрипящего водителя, его рвало.
Каукалов обежал машину, рывком дернул на себя дверцу и выволок наружу обгаженного, извозюкавшегося в крови Илью. Потянул его за угол дома.
- Ноги делаем, ноги!
Они оказались в темном дворе. Каукалов с ходу перемахнул через какую-то старую изгородку, сколоченную из штакетника, остановился ослабший, грязный Аронов никак не мог перелезть через заборчик.
За первой изгородью одолели вторую, оказались в очередном дворе, как две капли воды похожем на предыдущий, перебежали его и снова очутились перед изгородью.
Каукалов и это препятствие взял, будто на занятиях по физкультуре, а Аронов опять замешкался, и Каукалов с тоской подумал о том, что этот рохля когда-нибудь, обязательно погубит его... И зачем, почему, по каким таким особым признакам он выбрал себе в напарники этого тюфяка? Только потому, что Илюшка живет в соседнем подъезде и один взгляд на него вызывает щемящие ностальгические воспоминания? Каукалов едва не застонал от какой-то непонятной обиды, от ощущения опасности.
- Быстрее! - снова подогнал он Аронова, тот, всхлипывающий, ослабший, испуганный - даже сквозь запаренное дыхание было слышно, как у него стучат зубы, - бежать быстрее не мог.