— Да езжай уже! — не оборачиваясь, раздраженно проворчал молодой. И едва слышно добавил: — Наркоша хренов.
Уазик противно поскрипел кузовом, выруливая на дорогу, и умчался куда угодно, только не преследовать бандитов. Ментик поднял на меня глаза, ткнул пальцем в Ферзя и сказал, правда, уже не так уверенно, как в случае с Коконом:
— Этот тоже готов.
— Тоже шею проверял? — ухмыльнулся я. Тот смутился. — Да ладно тебе. Оба мертвые. Если сразу не померли, то потом кровью захлебнулись. Вон, у обоих легкие пробиты.
Сообразив, что я и в мыслях не держу издеваться над ним, парнишка вздохнул с облегчением и перенес внимание на Иванца.
Тот все так же сидел на асфальте, обняв руку, и хмуро смотрел в какую-то одному ему известную точку.
— Это вы ему перевязку делали? — спросил меня ментик. Я кивнул, но поправил:
— Это не перевязка. Это жгут. Он боялся кровью изойти. Теперь может не бояться.
Ментик присел перед раненным на корточки и задал самый ожидаемый и самый идиотский вопрос:
— Как вы себя чувствуете?
— Прекрасно, мля! — ехидно отозвался Иванец. И, сфокусировав взгляд на ментике, поинтересовался: — А как бы ты себя чувствовал, если бы у тебя два с половиной лимона баксов сперли, да еще и в руку при этом ранили?
— Хорошо, что в руку, — озвученная сумма заставила паренька поперхнуться, но с панталыку не сбила. — Могли ведь вообще убить. Как охранников. А рука — это ничего. Рука заживет.
— Да он мне в грудь целился! — раздраженно заорал Иванец. — Я рукой прикрыться успел! А то лежал бы сейчас, как они…
Я удивился. В грудь целился? Этого нюанса я не приметил. Хотя — очень может быть. Какой резон мужичку оставлять в живых свидетеля двух убийств и одного ограбления, если он уже встал на путь мокрушника? Меня-то убийца, понятное дело, в суматохе мог и не заметить, а вот Иванца просто обязан был валить.
Прибыла спецгруппа и перехватила бразды правления в свои руки. Сперва немного поприставали к своему сослуживцу на предмет: ты куда, такой-сякой, соратников по наряду дел? Услышав, что те помчались за бандитами, подобрели лицом и переключились на меня и на Иванца. Вернее, сперва даже больше на Иванца, который наконец поднялся с тротуара и даже штаны отряхнул. Мне был адресован лишь один вопрос, зато самый первый:
— Что здесь произошло? — спросил невысокий крепыш с лицом деревянного истукана — таким же грубым и незатейливо исполненным.
— Не знаю, — я пожал плечами и повел рукой по сторонам. Мол, сами смотрите и разбирайтесь.
Крепыш так и сделал — обернулся и посмотрел. И принялся разбираться.
— Ты кто? — спросил он у Иванца.
— Иванец, — проворчал тот.
— Тот самый? — с налетом удивления уточнил крепыш.
— Тот самый, — голос у директора был не очень довольный. Я понял, что он далеко не в первый раз пересекается с милицией. И его знакомство с органами было совсем не шапочным. Впрочем, чему удивляться? Сразу было видно, из какой среды вышел человек.
А крепыш заржал. Весело так, заразительно. От души. Видно было, что случившееся его изрядно позабавило.
— Что посеешь, то и пожнешь, а, уважаемый? — и он хлопнул директора по плечу. Раненной руки. Директор сказал «Ай!», но возмущаться не захотел.
И началось. Пытали его, немножко — меня, фотографировали, рисовали мелом на асфальте, а потом приехала «скорая», забравшая Иванца и одного из оперов, которому было поручено продолжать опрашивать потерпевшего при любых обстоятельствах. Даже в больнице и даже под капельницей.
Крепыш отдал кому-то распоряжение оставаться за старшего, подошел ко мне и интимным жестом взял под локоть:
— А ты — водитель?
— Ну да, — кивнул я и осторожно отнял руку. Не люблю, когда за разные личные места щупают. Особенно мужики. Особенно менты.
— Все видел, что здесь произошло?
— В зеркало. У меня, по ходу, очко сыграло, — признался я. — Сам от себя не ожидал. Боялся пошевелиться. Зато живой.
— Нападавшего запомнил?
— В общих чертах. Зеркало искажает.
— Понятно. Поехали в отделение, там пообщаемся. А то я сдуру что-то куртку не взял. Холодно.
И он, обойдя «Крузак», устроился на пассажирском сиденье. Мне ничего не оставалось делать, как занять водительское.
По дороге в отделение крепыш продолжал гаденько подхихикивать. Я долго терпел это непотребство, но потом не выдержал:
— Слушай, командир, ты чего ржешь? Там два трупака, а ты ржешь. Ты со мной поделись, я тоже хочу.
Он искоса посмотрел на меня. Может быть, ему мой тон не понравился, а может, просто не хотел разглашать веселую информацию, а пользоваться ей в одиночку. Но, поразмыслив, все-таки сказал: