— Дорогой, ничего себе, когда ты успел его купить?
Мила поправляет шубку, накрывает мою руку своей ладошкой, Евгения следит за ее движениями, снова собирается.
— Я управляющий и совладелец, можете говорить со мной, господин Дымов.
Странно, что она работает еще и официантом, скорее всего, дела совсем плохи.
— Мой адвокат свяжется с вами в ближайшее время, и вы помните, что должны освободить помещение до Нового года? Так прописано в договоре. На все у вас ровно неделя.
— Но мы не можем так быстро. Я хочу выкупить его обратно, мне необходимо немного времени, чтоб найти нужную сумму, часть уже есть.
— Дорогой, а что здесь будет вместо этого паршивого ресторана?
Я все так же сижу, Женя смотрит растеряно, Мила не унимается. Не понимаю, откуда во мне столько жесткости? Но это бизнес, и если ты как владелец и управляющий не смог удержать свое заведение на плаву, то грош тебе цена как управленцу.
А еще я не верю женщинам, давно не верю их словам, слезам, улыбкам. Они так умело это делают, при этом вставляя нож в спину. Сначала они умоляют подождать, строят вот такие милые глазки, в которых стоят слезы, а потом кусают больно как голодные гиены.
Я уже проходил это, мне хватило.
Теперь никаких чувств и эмоций, только секс.
— Куколка моя, а хочешь, я подарю его тебе?
— Мне? Ничего себе, дорогой, это так неожиданно. А я сделаю здесь бутик женского белья, обожаю белье, ты же знаешь.
Я знаю, потому что это за мои деньги она надевает на себя полупрозрачные тряпки, а потом предо мной же их снимает.
Пролог 2
Евгения. Декабрь
— И ты представляешь, он говорит мне, мол, вы должны освободить помещение до Нового года. Зла не хватает, напыщенный вонючий индюк.
Нервно размешиваю уже давно остывший кофе, бросаю ложку на стол, она с грохотом падает на пол. Смотрю в окно, на улице уже стемнело, идет снег, такой легкий и пушистый, мигают яркие гирлянды, красиво очень, но мне не до этого.
— А ты что?
Тома с аппетитом ест тирамису, отпивает глоток красного вина, смотрит поверх бокала на сидящего за соседним столиком молодого человека.
— Ты вообще слушаешь меня?
— Слушай, как считаешь, я не слишком старая для такого молодняка? — Кивает в сторону. — А то на днях курьер суши назвал меня на «вы» и добавил «женщина». Господи, меня чуть инфаркт не хватил, побежала искать капли, а потом вспомнила, что у меня их нет.
— Тома, ты женщина, поверь мне, тебе скоро сорок лет.
Не хочу разочаровывать подругу, но сейчас разговор обо мне, а не о ее молодняке.
— Печально. Так кто там у тебя был вонючим индюком?
— Новый владелец ресторана.
— Продала все-таки? Ты моя умница, эта дыра только тянула из тебя деньги и нервы, худая стала, смотреть страшно, хотя сейчас это неважно, все носят безразмерные свитера и платья.
— Тома, это Слава продал! Продал мой ресторан! За моей спиной, пока я искала деньги, пока носом землю рыла. Он, тварь, все продал, подписал бумаги и даже не сказал мне. Этот ресторан — моя жизнь, мое любимое дело, я пятнадцать лет в него душу вкладывала.
— Ну, твой бывший всегда был дерьмом, только ты не замечала ничего, потому что пропадала здесь, в своем любимом деле, пока он тискал массажисток, маникюрш, а потом и официанток у тебя под носом.
— Но это незаконно, он подделал мою подпись, нужно согласие всех собственников. Я подам на него в суд, он что этого не понимает?
— Он сейчас трахает ту официантку в Сочи и поверь ему глубоко похеру, куда ты на него будешь подавать.
— Ты откуда знаешь?
— Евгения Генриховна, есть такое явление в современном обществе, называется: социальные сети, тебе знакомо?
— Мне не до этого.
— Женя, ты меня слышишь вообще? — Тома повышает голос, приподнимается, щелкает перед моим лицом пальцами.
Яркая брюнетка с миндалевидным глазами Шамаханской царицы Тамара Беридзе, моя школьная подруга и самый близкий человек. Ее никак нельзя назвать женщиной, а вот я глупая баба, которая пахала, тащила на себе все, закрывая глаза на измены мужа. Пока в октябре просто не застукала его в койке с девицей, причем он даже не оправдывался.
— Забудь уже его, выкинь из памяти и жизни, захлопни дверь этого несчастного ресторана, где ты потратила лучшие годы своей жизни, и начни ее заново.
Томка умеет убеждать, она психолог.
— Женечка, милая моя девочка.
— Да какая я девочка?
— Ты не любишь себя, поэтому об тебя все вытирают ноги, — теперь подружка говорит вкрадчиво, гладит по руке, заглядывает в глаза. — Сколько лет я тебе твержу: подумай о себе; со сколькими мужиками познакомила, отрывая их от своего сердца. Но ты, как курица-наседка, сидишь в этом «Ля Миноре» пытаясь возродить из пепла то, чего уже давно нет.