А потом набираю раз за разом Женю, но слушаю только гудки. Черт, ну женщину можно понять: после моего красивого визита с букетом и очень некрасивого ухода я бы вообще номер заблокировал.
— Макс, ты где? Дьявол, Дима, давай там полегче, все-таки не молодой пацан перед тобой, — снова вздрагиваю от боли, ругаюсь. — Макс? Умер, что ли? Узнай, где Евгения и почему не отвечает, и узнай, что за писатель пишет мне такие послания.
— Женя в клинике.
— В какой еще клинике?
Три слова — и меня накрывает. Страх, липкий, тягучий, он пропитывает все вокруг, заполняя каждую клеточку, каждую пору моего тела, разрывая душу медленно на куски.
— Макс, блять, в какой клинике, я тебя спрашиваю?
— Володя, слушай, там все в норме, Тамара говорит, доктор отличный, все сделает правильно.
— Что сделает?
Первая самая поганая мысль — это то, что Женя поехала делать аборт. В тот самый момент, когда меня зашивают, из нее выскребают моего ребенка. Моего сына.
— Нервы, на их фоне открылось кровотечение, но говорят, что его остановили. А ты что подумал?
— В какой она клинике?
— Тебе нельзя сейчас никуда.
— Я задал вопрос. Макс?!
— На Никитина, дом пятнадцать. Мне ведь тебя не остановить все равно.
Я дурак, что мог подумать что-то другое. Господи, какой же я дурак. После липкого страха тело стало ватным, закружилась голова.
— Дмитрий Николаевич, давление.
— Света, нашатырь. Владимир Сергеевич, смотрите на меня, так, хорошо, нюхаем, телефон уберем, да, вот так.
Резкий запах приводит в чувство, смотрю в глаза Димы, тот в медицинской маске, но я вижу, что улыбается.
— Мне надо ехать.
— Сейчас нельзя, сейчас нужен покой. Пойдем в палату, ляжем спать.
— Нет, мне надо ехать, Дима.
— Нельзя, сейчас поставим капельницу, обезболивающее отпустит через час, нужен покой.
— Нет, мне надо идти. Мне нужно сказать ей что-то очень важное. Сказать, что я люблю ее, что был неправ, что соскучился как черт.
Пытаюсь встать с высокой кушетки, но меня ведет в сторону, хватаюсь за доктора, чувствую укол в правое плечо, медсестра делает укол. Смотрю на иглу, что входит в кожу, картинка плывет перед глазами, пытаюсь что-то сказать, но не получается.
— Владимир Сергеевич, всего пару часов — надо отдохнуть, потом можете меня убивать, но я должен это сделать. А потом уже Ромео помчится к своей Джульетте.
Глава 39
Евгения
Первый раз проснулась от шума, за окном еще было темно, за дверью громкие голоса — женский и мужской. Я отчетливо слышу каждое слово, и от того, что я слышу, становится нехорошо.
— Ты сделаешь это, иначе я сам, своими руками вырву его из тебя, а перед этим твоему Артемке устрою царскую камеру с пятнадцатью голодными мужиками.
— Ты не сделаешь этого!
— Отчего же, Арина? Сделаю, еще как сделаю, давно об этом мечтал. Ты перед кем-то раздвинула ноги, а еще залетела. Думаешь, я позволю тебе родить этого ублюдка? Думаешь, я в очередной раз просто проглочу твои закидоны?
— Не хочешь ничего глотать, просто отпусти меня.
Они не кричат, но в утренней тишине я все слышу: грозный, приказной голос мужчины и полный отчаяния и ненависти женский. Что вообще там происходит, догадаться нетрудно. Кто-то хочет избавиться от не своего ребенка. Это печально, очень печально.
— Нет, моя девочка, я тебя никогда не отпущу. Ты принадлежишь мне.
— Никифоров, ты бредишь. Ты решил, что я вот так, как овца, на это соглашусь, что ты силой меня привез, а теперь силой заставишь лечь на аборт? А ты не подумал, что если тот, чьего ублюдка, как ты выразился, я ношу, узнает об этом и закатает тебя в асфальт?
— Ах ты, сука подлая, забыла, из какого дерьма я тебя достал? Тебя и брата твоего паскудного? Ты думаешь, я кого-то боюсь?
Девушка не успевает ответить, в их спор включился доктор, его голос я узнала.
— Так, давайте все успокоимся и просто поговорим, у нас тут, вообще-то, не рыночная площадь, не стоит орать и тревожить гостей нашей клиники. Во-первых, нужно провести осмотр, с вашего позволения, сдать анализы, а уже потом разбрасываться такими словами, как «аборт». Константин Андреевич? Арина?
— Да, хорошо. Головой отвечаешь за нее.
Жалко было эту девушку, не дай бог жить с таким тираном и собственником, который, даже зная о чужом ребенке, ставит условия и не дает свободы.
Я совсем не знаю Владимира Дымова, но он точно не такой, он другой, сложный, со своими тараканами в голове и багажом из прошлого. А у кого из нас его не появится к пятидесяти годам?
Положила руку на живот, улыбнулась, родится мальчик, я уверена. Будет такой же вредный и вспыльчивый, как его отец. Люблю его — совсем не так, как любила Славку, иначе. Еще там, в деревне в старой теткиной бане, влюбилась не в олигарха, а в электрика Владимира. Я бы была рада, чтоб он был именно им.