Ибо сразу же вслед за тем он явственно осознал, что быть ему погребенным под всей этой красотой безвозвратно. Куда уж маленькому слабому человечку, трусливому и беспомощному…
– Я точно не выживу, – с горечью сказал он.
Отец Григорий задумчиво покачал головой.
– Как знать! Ты многого не ведаешь о себе, как и всякий другой человек. Знаешь ли ты, например, что заставило тебя прятаться от жизни целых тридцать пять лет?
Михаил Анатольевич непонимающе посмотрел на него.
– Если я был таким от рождения, откуда же я могу это знать?
– А что было до твоего рождения?
Овечкин растерялся окончательно.
– То есть? А, вы, должно быть, говорите о внутриутробном развитии… помнится, я что-то читал об этом….
Отшельник, откинув голову, от души расхохотался.
– Читать-то ты читал, не сомневаюсь. И еще не сомневаюсь, что, не проследи я за тобой, ты выйдешь из моего дома и прямиком отправишься к Ловчему с Пэком – просить, чтобы тебя пропустили в мир, о котором я тебе рассказал. К саламандрам и феям.
Михаил Анатольевич открыл было рот и тут же закрыл его снова. Он вроде бы совсем еще не думал, что будет делать, когда уйдет отсюда, но, услышав слова отшельника, понял, что именно так и собирался поступить…
– В сказку захотелось, – посмеиваясь, продолжал старик, и Овечкин густо покраснел. – Ну-ну. А говоришь, слабый и трусливый. Я ведь сказал тебе, среди всего прочего, что это опасный мир. Однако ты предпочел этого не услышать.
– Вы меня совсем запутали, отец Григорий, – пролепетал Овечкин, опуская голову.
– Отнюдь! – весело сказал отшельник. – Только ничего не выйдет, сынок. Во-первых, Ловчий с Пэком сейчас злы на тебя и ни за что и никуда не пропустят. А во-вторых, я за тобой прослежу, уж не сомневайся. Вернешься ты отсюда прямехонько в Таврический сад. И дам я тебе адресок одного выученика моего, Аркаши Каверинцева. Скажешь, что ты от меня, и он приютит тебя на первое время. А там видно будет. Пока что ложись, отдохни. До утра всего ничего осталось.
Он легко поднялся с лежанки и взял со стола керосиновую лампу.
– Пойдем, на сеновале тебя устрою.
– Погодите, – сказал обескураженный таким прозаическим окончанием разговора Михаил Анатольевич, с трудом опуская на пол отсиженные ноги. – А что же было до моего рождения?
Отшельник остановился на пороге и бросил на него насмешливый взгляд.
– Много будешь знать, скоро состаришься. Ни к чему тебе пока что это знание. Да ты мне и не поверишь, чего доброго…
– Но вы же знаете, – упрямо сказал Овечкин, уверенный, что так оно и есть. – Кто вы, отец Григорий?
Забыв о мурашках, бегающих по ногам, он, затаив дыхание, всматривался в лицо старика. В неярком свете старинного светильника тот еще более походил на волхва со своими белыми волосами, рассыпавшимися по плечам, орлиным носом и зоркими, пронзительными глазами, в которых Михаил Анатольевич, перестав бояться, отчетливо различал сейчас почти нечеловеческую остроту ума и понимания. Старик казался вышедшим из глубины веков, древним, как сам мир, сновиденным образом, и в то же время был совершенно живым, реальным и близким, пугал и притягивал. И Овечкин, словно под властью чар, не мог отвести от него взгляда.
Прямая линия рта под густыми белыми усами дрогнула и изогнулась в едва заметной улыбке.
– Отшельник я, – сказал отец Григорий, и голос его, доселе тихий и мягкий, обрел звучность и силу. – Монах, ведун. Что ты еще хочешь знать обо мне? Может статься, однажды ты снова найдешь ко мне дорогу. Тогда и поговорим. А нынче – не время. Судьба твоя ищет тебя, и завтра ты отправишься к ней навстречу, ибо медлить нельзя.
Он вдруг засмеялся.
– Не хотел бы я, чтобы все, с кем должна свести тебя судьба, явились сюда за тобою и нарушили мое уединение. Пойдем же! Ночь кончается.
Старик поднял лампу повыше и повернулся к двери. И Михаил Анатольевич, очарованный и какой-то отупевший одновременно, лишь тяжело вздохнул и покорно двинулся за ним следом.
Глава 5
Аркадий Степанович Каверинцев, известный в волшебных кругах под прозвищем Босоногий колдун, был действительно непревзойденным специалистом по параллельным мирам. Он был гений. Еще младенцем умел он передвигать взглядом предметы и сращивать сломанные кости простым наложением рук. Дожди он вызывал играючи и десяти лет отроду вынужден был бежать из дому, опасаясь справедливого гнева односельчан, – один из дождей, вызванный забавы для, оказался вдруг по недоразумению градом и погубил посевы. В Муромских лесах прибился маленький Аркаша к отшельнику-исихасту и обучился в молчании созерцать величие Божье, а заодно открыл и непомерную безграничность собственных возможностей. Далее судьба свела его с неким кудесником, который преподал ему основы магического искусства. Босоногий чумазый отрок в считанные месяцы превзошел этого своего учителя и, обуреваемый жаждою дальнейших знаний, отправился открывать белый свет. Границ между государствами для него не существовало. Он перезнакомился со всеми своими выдающимися современниками – философскими и мистическими умами ХV столетия. Знания их он впитал с той же скоростью, с какою губка впитывает воду. Возвратившись, однако, навестить первого своего учителя, отца Григория, обнаружил, что умнее почему-то не стал…