– Пошлая шутка. Не стоит так шутить, Гадор, ведь ты беременна, а это неподходящее время для таких острот, красотка. – Я теряю интерес к подушке и наклоняюсь, чтобы посмотреть в глаза Гадор.
– Мне и слова нельзя сказать!
– Ты что, дура? – Бренди смотрит на нее осуждающе, сморщив свое красивое лицо.
– Да, пусть я дура, что есть, то есть! Виктор мне это говорил. И еще он часто повторял в шутку, что он не один, потому что с ним еще его яйца, а я только моргала в ответ, но потом он меня убедил, что это очень умно. Я действительно поверила, что я полная дура. В общем, у него было подавляющее большинство, и он всегда побеждал. Демократическим путем. А я недостаточно благоразумна, чтобы самой принимать решения.
– Даже какое пиво тебе пить, – замечаю я с яростью.
Мы ее окружаем и обнимаем, стараясь утешить, пока новая волна слез не захлестнет ее.
– Я такая глупая!
– Ну же, не плачь, ты испугаешь малыша, – говорит ей Кармина.
– Пусть привыкает к страху, его в жизни в избытке. – Гадор хватает мою голову и прижимает к себе.
Прислонившись к ее животу, я чувствую признаки жизни, которая уже существует внутри нее, беспокойный твердый комочек, который готовится с минуты на минуту выбраться наружу, сюда, где совсем не так уютно, как во влажном тепле в животе матери, сюда, где любое существо восполняет недостаток аргументов с помощью силы или ценой ошибок и неверных действий.
Ты не знаешь, что тебя ожидает, Рубен. Тебе стоит последовать моему примеру и научиться получать от всего своеобразное удовольствие.
– А если я убью этого типа? – не унимается Кармина. Ее глаза тоже наполнены слезами, а губы дрожат, как лепестки цветка под дождем. Она ерошит свои короткие каштановые волосы и с яростью смотрит на мои плакаты. – Я бы могла его убить, он заслуживает смерти и как можно скорее.
– Хватит, Кармина, если будешь продолжать в том же духе, у тебя вырастут яйца! – Бренди небрежно поправляет мини-юбку и вытягивает ноги, не упуская возможности покрасоваться перед нами. – Нет смысла применять такие радикальные меры. Я по-прежнему считаю, что самое практичное решение – это заставить его платить за содержание детей и дать ему хороший урок. Сыграть славную шутку, которую он будет вспоминать каждый раз, как ляжет в постель.
– Почему же каждый раз, как ляжет в постель?
– Потому что это его больше всего достанет.
– А…
Кармина обнимает Гадор. Несмотря на ее мужеподобный вид и значительный вес – она старшая из нас и, как никто, управляется с топором и мясницким ножом – мне всегда казалось, что она самая уязвимая из всех сестер Марч.
– Ты не должна была выходить за него, Гадор, – рыдает она, как слоненок-сирота. – На что вообще он способен? Он бездельник! Что он умеет, кроме как пакостить?
– По крайней мере он был хорош в постели? – спрашивает Бренди.
– Куда там! Раз – и его уже и след простыл, – отвечает Гадор, утирая щеку бумажным платком.
– А почему ты раньше не сказала? Почему не говорила с нами об этом? Почему мы не знали, что на самом деле ты несчастна в браке? – Наверное, я немного наезжаю на Гадор со своими вопросами, но ничего не поделаешь. – Почему ты ждала, пока не раскрыла его тайную жизнь, и только тогда ушла? У тебя было достаточно причин, чтобы его бросить. Ведь он был такой жадный, буквально поработил тебя и оставил без денег. А самая большая глупость, которую может совершить женщина, – это попасть в зависимость от трех сомнительных вещей: мужчина плюс два его яйца, тем более от него не было никакого толку. Это просто неслыханно, Гадор, надо быть полной дурой.
– Если разобраться, это не такая уж редкость. Я могу привести тебе в пример несколько случаев, – защищается обвиняемая. Ее лицо оживляется, когда она вспоминает количество известных ей историй, на фоне которых ее собственная бледнеет и кажется незначительной. – А вы хотели бы, чтобы я приходила сюда и говорила вам: «Знаете, сестры, мама, бабушка и тетя, мой муж мне не дает ни гроша; мой муж, когда ложится со мной в постель, все делает по-быстрому; мой муж принимает решения, потому что его яйца тоже принимают участие в голосовании; мой муж не позволяет мне даже купить удобрения для растений, потому что заявляет, что не собирается тратить деньги на дерьмо, ведь у него полно своего собственного и притом бесплатно… Дорогие сестры, мама, бабушка и тетя, мой брак просто мерзость». Вы хотели, чтобы я сказала это? Я этого не сделала, потому что до появления пленок я была не способна сложить два и два. Когда я вышла замуж, я не имела представления о том, какой должна быть семейная жизнь! Я привыкла довольствоваться тем, что имела. Я видела многих, у кого было меньше, чем у меня. Только когда я нашла пленки, до меня дошло, что есть и другие варианты жизни с мужчиной, понимаешь, Кандела?
– Ладно, ладно… – Я поглаживаю ее по плечу, глядя в другую сторону, – боюсь, что она снова примется плакать, а нам на сегодня уже хватит. – Да, я тебя понимаю, Гадор. Понимаю, но не одобряю.
– Но ты всегда говорила, что меня понимаешь!
– Да, да, конечно… Успокойся.
– Я спокойна. – Она вдруг вытирает глаза новым платком и старается распрямить спину. – Это были мои последние слезы. Я больше не стану плакать. По крайней мере до родов. А потом тоже ни одной слезинки. С этого момента меня больше никто не заставит плакать, абсолютно никто. А тем более мужчина.
– Ты только так говоришь.
– Единственное, что меня волнует, так это будущее моих детей.
– Сделать бы из этого Виктора чучело, – говорит Бренди, зевая.
Глава 14
Моя бабушка уже в возрасте, но физически она очень крепкая, должно быть, ее консерванты в отличном состоянии, хотя иногда у меня возникает ощущение, что она немного теряет чувство реальности или реальность представляется ей в странном свете. Она демонстрирует здравый взгляд на жизнь, когда выбирает номера для лотереи или сверяет их с теми, которые выиграли. Остальное время она пребывает в воспоминаниях и собственных мелких заботах, перемещаясь от кухни в нашем доме до «Корте Инглес»[9] и обратно. Ее короткие, тщательно причесанные, с проседью волосы кажутся произведением мастера инкрустации, у нее поджарое тело и нервные, угловатые движения; лицо мягкое и дружелюбное, как будто она все понимает или же, наоборот, абсолютно ничего не понимает. Мне бы хотелось признаться ей, что я богата, что в настоящий момент я владею настоящими сокровищами, кладом, который позволит оказаться нам двоим очень далеко отсюда, в каком-нибудь месте, где я смогла бы купить ей красивые платья пастельных тонов, которые будут элегантными, легкими и удобными, такими, как ей нравятся, а еще кровать два на два метра с москитной сеткой, которая придаст романтический колорит ее комнате. Мне бы хотелось ей сообщить, что настало время посмотреть мир и что я могу помочь ей это сделать. Она никогда не покидала этот город, с тех пор как приехала сюда в возрасте семнадцати лет с юга страны. Мне бы хотелось отправиться с ней в путешествие и слушать ее комментарии по поводу пейзажей, людей и разных мест, когда она будет их сравнивать с нашими. Страны, народы, храмы, руины, реки, базары… С чего бы начать? Малабо, Ямайка, Стамбул, Карачи?
Названия бурлят в моей голове, известные и чувственные, как обещание возможной любви. У меня есть деньги, бабушка. Ладно, не деньги, но кое-что дороже денег, которые в конце концов просто бумага, чья стоимость варьируется в зависимости от чьих-то капризов и колебаний каких-то индексов. Как говорят, золото – это не все, существуют еще и бриллианты. Подумай, бабушка: Огненная Земля, Москва, Фиджи, Острова Зеленого Мыса, Самарканд. Представь, бабушка: больше чем полкило бриллиантов и полная свобода, дорога, по которой можно идти до бесконечности.
Потому что мир велик, а жизнь просто игра.
Если бы я предложила ей такой план, бабушка поначалу пришла бы в восторг, но боюсь, после подумала бы, что слишком стара, чтобы столько передвигаться, и не захотела бы ехать со мной. Она бы предпочла, чтобы я однажды повезла ее по магазинам, здесь, поблизости. Я уверена. А потом она бы мне сказала «прощай» с балкона на этаже тети Мари и наблюдала бы, как я скроюсь из виду.