— Вы знаете планшетку для спиритических сеансов? — спросила Йел. Дэвид кивнул. — В древности, — продолжала она, — наперсник играл подобную роль. Для древних израильтян наперсник верховного жреца являлся средством общения с Яхве. Когда он благоволил еврейскому народу, драгоценные камни на наперснике сверкали. Когда они вспыхивали во время войны, этот знак предрекал победу Израилю.
Дэвид притих. Он снова вспомнил, как нашел драгоценный камень, когда растаял снег. Тогда его сияние чуть не ослепило Дэвида. Ему-то казалось, что агат просто отражал солнечный свет. Теперь же, слушая Ави и Йел, он достал оба камня из кармана и посмотрел на них.
Камень Нафтали и камень Леви… Сейчас они выглядели совсем обычно, и ни один из них не сверкал. Но все же, что, если…
— Я оставлю их у себя, — объявил он, посмотрев Ави в глаза.
— Нет! — начал израильтянин, но Дэвид перебил:
— Если уж говорить о мистике, то здесь у меня немного больше опыта, чем у вас. Я нашел камень, и, судя по всему, что я уже слышал, видимо, на то были достаточно серьезные основания. Не говоря уже о том, что раввин доверил мне оба камня перед тем, как его убили.
Йел встала между двумя мужчинами.
— Я думаю, он прав, Ави, — заметила она. — Он нашел камень Нафтали вскоре после падения с крыши и того видения, которое ему открылось. Камень, похоже, ждал его. И я не считаю это совпадением. Видимо, камень ему предназначен, может быть, по причинам, которых мы пока не знаем.
Ави, видимо, хотел возразить, но сдержался и сказал:
— Может быть, вы правы. Что ж, пусть будет так. — Он протянул Дэвиду руку и добавил: — Как только энергоснабжение восстановится, я дам вам знать о вашей падчерице, как и о Перси. Будем надеяться, аэропорты откроются в течение суток. Время пока работает не на нас.
Глава 23
Лос-Анджелес
Альберто Ортега пребывал в дурном расположении духа. Рауль Лядусер вляпался в дерьмо.
Не так часто Рауль терял хладнокровие, но он пришел в ярость, когда умчался из Софитела на желтом «файрберде», который незадолго до того позаимствовал у Ависа. Его первым побуждением было просто спустить под откос белый фургон, но, подумав, Рауль понял — лучше будет сделать так, чтобы он исчез более квалифицированным способом. Теперь он получил новый набор колес под другим именем. Полицейским никогда не связать его персону с происшествием со Стаси Лачман.
Но гнев Ортеги хорошо запомнился Раулю. «Он, видите ли, недоволен. Можно подумать, я доволен!» — раздраженно думал он. Пытаясь отвлечься, Рауль включил радио на полную громкость.
Дрянной девчонке следовало бы сейчас лежать в Долине мертвецов, в окружении койотов… Ну ладно, пусть ему дадут еще день или два и Ортега перестанет рвать и метать. Штат Аризона не так велик, чтобы девчонка могла уйти от них во второй раз.
Старик Ортега уже не раз напоминал ему про его деда. Вот неблагодарность! Когда Ортега был помоложе, в бытность его генсеком ООН, он не скупился на похвалы Раулю и охотно подвигал его в рядах «Черных ангелов». Теперь же, когда ожидаемый конец близок, он стал брюзгливым, как злая старуха.
И после того как он, Рауль, расправился для Ортеги со столькими врагами, тому ничего не стоит читать ему нотации с угрозами и предупреждениями. Можно подумать, что он, Рауль, самый успешный из всех «Черных ангелов», не заслуживает допуска в Ковчег сейчас, когда Восхождение уже так близко!
Они ждут только, пока Змей закончит работу, когда можно будет разобраться с двумя оставшимися именами. Так чего же Ортега пристал к нему, Раулю Лядусеру? Как он может их убить, если неизвестно, кто они такие?
Что до девчонки, то тут больших трудностей не будет. Вчера случилось просто какое-то наваждение. Рауль зло посмотрел на бинт на своей руке. У нее слишком острые зубки для такой маленькой мышки. Но она отсрочила развязку только на несколько часов.
Его телефон засигналил, сообщив об эс-эм-эс.
«Сценарий меняется. Я желаю осмотреть этот экземпляр лично. Доставьте его в безопасное укрытие без единой царапины».
Черт побери! Выходит, теперь эта девчонка нужна им живой? Но какой от нее, от живой, прок?
А может быть, они хотят доверить ее устранение кому-то другому? «Ну это мы еще посмотрим», — зло решил Рауль, направляясь к границе Аризоны.
Глава 24
Вдова раввина Гольдштейна, интеллигентная, миловидная женщина, погруженная в свое горе, за двадцать с небольшим лет совместной жизни родила своему мужу семерых детей. Младшая дочка, которой исполнилось всего пять месяцев, не могла, конечно, понять, отчего ее мама роняет слезы, и не могла знать, что больше никогда не увидит лица отца, склонившегося над ней для благословения.
Сара Леа Гольдштейн с детьми сидела в полутьме скромной квартиры. Они, как птички на ветке, уселись на диване, с которого были убраны подушки. На столе горела большая мемориальная свеча в красном стакане. Из-за бури только она одна освещала комнату. Рядом лежал молитвенник, который иудеям полагалось читать дома, дважды в день. Семь дней должен продолжаться траурный обряд по раввину Гольдштейну.
В знак траура по мужу Сара Леа надрезала воротник своей блузки и сделала такие же надрезы на одежде всех детей. В эти семь дней, именуемые «шивах», все зеркала в доме нужно завесить, членам семьи следует сидеть на низких стульчиках или кушетках без подушек, а отец и брат раввина не должны бриться. Остальные члены семьи обязаны приходить в положенное время, поддерживая семью едой, молитвами и утешением.
Дэвид и Йел чувствовали себя чужаками в печальной обстановке. Но они знали — их визит необходим.
Когда племянница Сары Леа взяла у нее младенца и уговорила ее пройти к обеденному столу и выпить стакан сока, Йел коснулась ее руки и тихо сказала:
— Миссис Гольдштейн, мы с профессором Шефердом были с вашим мужем в момент нападения убийц. Мы не хотим вас обременять, но если вы сможете уделить нам несколько минут, мы, может быть, сможем узнать, кто виновен в вашей утрате.
Вдова подняла глаза. Выражение горя, казалось, застыло в них.
— Пойдемте, — сказала она.
Они прошли в небольшой кабинет, служивший, судя по огромному количеству книг, домашней библиотекой.
Здесь обычно подолгу работал раввин бен Моше.
— Чем я могу помочь вам? — спросила вдова.
Дэвид вытащил из сумки карту Таро.
— Вот эта карта, — сказал он, — была среди вещей, которые раввин бен Моше передал мне на хранение. Не знаете ли вы, как и почему она у него оказалась?
Вдова вздрогнула, увидев карту.
— Смерть следует за ней по пятам, — сказала она тихо.
— Что вы хотите этим сказать? — спросила удивленная Йел.
— Муж рассказывал мне о ней. Раввин Лазарь из Кракова прислал ее блаженной памяти раввину бен Моше две недели назад. Он надеялся, что раввин знает, кто и зачем мог заказать две тысяч и точных копий этой карты. А еще, — ее голос задрожал, — кто мог бы убить человека из-за печатных форм.
— Какого человека? — спросил изумленный Дэвид.
— Мастера из Кракова, — ответила Сара Леа. — Его младший сын находился в задней комнате и менял типографскую краску, когда это случилось. Отец обучал его ремеслу. Мужу рассказывали, что этот мальчик слышал, как ссорились его отец и какой-то человек, говоривший по-польски с сильным иностранным акцентом. Его голос мальчик запомнил, потому что незнакомец приходил за два дня до того и обещал двойную цену, если отец сделает работу за сорок восемь часов. Ему нужны были две тысячи экземпляров карты.
— Значит, должны быть еще тысяча девятьсот девяносто девять, — заметил Дэвид.
— А известно, о чем они спорили? — спросила Йел.
— Говорят, покупателю понадобились печатные формы. Мастер отказал ему в этом, сказал, что никогда не слыхал ни о чем подобном. Покупатель начал злиться, и мастер под каким-то предлогом прошел в заднюю комнату, чтобы на всякий случай отослать сына домой. Не успел мальчик выйти через заднюю дверь, как услышал выстрел. Он обернулся и увидел — их квартира загорелась. — Она печально покачала головой. — Бедный мальчик хотел пробиться к отцу, но не смог — их жилье было уже объято пламенем. Там же были разные химикаты, которые быстро загораются… — Она помолчала и добавила: — Раввин Лазарь говорил, что мастер этот был хорошим человеком… как мой муж.