Там жаркими летними ночами он мог часами, закрыв глаза, наслаждаться ароматом лимонной рощи и прислушиваться к репликам из римских и древнегреческих пьес, которые недавно снова стали ставить в амфитеатре.
В тот вечер амфитеатр пустовал, а Эдуардо ди Стефано сидел во главе стола, за которым уселись двадцать гостей, люди избранного круга, степенно и неторопливо ведущие беседу.
Дворецкий премьера обходил стол, безмолвно наполняя их бокалы тридцатипятилетним портвейном. Все говорили только о погоде и о музыке, пока Сильвио не вышел из комнаты, закрыв за собой резную дверь из красного дерева. Тогда ди Стефано, признанный оратор, встал, запер дверь и заговорил:
— Сегодня, мои верные друзья, мы достигли поворотной точки на нашем пути. Тридцать три препятствия уже устранены.
Эдуардо умолк и выждал эффектную паузу, оглядев собравшихся. Раздались бурные аплодисменты. Оратор, человек весьма обаятельный, обладал высоким лбом ученого, умными глазами, волевым подбородком и улыбкой, способной, казалось, растопить вечные льды. Хотя Эдуардо было около шестидесяти, его черные волосы лишь слегка тронула седина. Во всем его облике имелся некий оттенок аристократизма. Средний палец его руки украшало золотое кольцо в виде двух змеек, образовывавших восьмерку. Он подождал, когда воцарится тишина, и продолжал:
— И что еще важнее, наш Змей готов к последнему прорыву.
Ди Стефано с улыбкой посмотрел на осанистого рыжеволосого банкира, представителя семейства, известного и влиятельного вот уже около трехсот лет. Именно сын этого человека оказал неоценимые услуги «Черным ангелам», именно его выдающиеся способности так приблизили их давно ожидаемую победу.
Гости снова зааплодировали, и банкир слегка поклонился собравшимся.
— Я слышал, — продолжал Эдуардо, — ваш сын три дня не отходит от компьютера. Джентльмены, может быть, именно сейчас он как никогда близок к разгадке последней тайны — трех заключительных имен.
Люди за столом взглянули друг на друга со смешанным чувством волнения и благоговейного ужаса. Сто поколений их предшественников боролись за обретение высшего знания. Чувство близкого общего для них полного духовного освобождения окрыляло и опьяняло их. Они уже ожидали мистического огня, способного испепелить плоть и освободить дух.
— Салют, друзья мои, — сказал ди Стефано, поднимая бокал и глядя на своего первого помощника — бывшего генсека ООН Альберто Ортегу. Тот встал и также поднял бокал, а ди Стефано предложил тост: — Приготовимся же к заключительной части нашего путешествия. — Он пил, как и все здесь собравшиеся, маленькими глотками, смакуя благородный напиток. Давно установленный ритуал помогал ему сейчас сохранять спокойный, даже немного будничный тон.
Эдуардо хорошо помнил тот день, когда его отец впервые разрешил ему участвовать в собрании. Новичок не спал тогда всю ночь накануне знаменательного события и весь день не съел ни крошки. Прежде отец и намеком не давал понять сыну, что происходило в зале за закрытыми дверями во время особых собраний, проходивших там два раза в год. В детстве он знал только одно: все домочадцы готовили банкет, где даже его матери не разрешалось присутствовать.
Иногда Эдуардо просыпался в пять часов утра от шума автомобилей, на которых в предрассветный час отбывали их знатные гости. Он не знал, что они могли делать здесь в такое время. Его отец принадлежал к важным лицам, как и все эти господа. Многие из них являлись знаменитыми политическими деятелями и даже главами государств, как будто в их сицилийском доме проходили ассамблеи ООН.
Но все эти годы мальчик мечтал попасть в таинственный зал, сесть рядом с отцом и приобщиться к витавшему там духу власти.
Только в восемнадцать лет он наконец получил свой талисман — золотое кольцо, которое с тех пор не снимал, и приглашение участвовать в церемониях.
Эдуардо потрясло все, там увиденное. Слава Богу, его отец проницательный и терпеливый человек, сумевший объяснить сыну необходимость и величественную цель того, чем занимались он и его друзья. Инициации женщин были, по словам отца, необходимы, поскольку избранные боролись за обладание миром, для чего им требовались послушные орудия.
Теперь, если Эдуардо, случалось, и не спал ночь накануне обычного ритуала, то вовсе не из-за волнения.
Он нажал кнопку, и стенная панель позади него отодвинулась. Там в темной комнате лежала в ожидании своей участи обнаженная девушка с завязанными глазами.
Взоры всех присутствующих обратились на нее.
Все они, умные, образованные, преданные своему делу и могущественные люди, как и их предшественники, были еще в юности избраны для священной миссии, для дерзновенного и опаснейшего дела.
И никто вне их избранного Круга не был столь мудр, как они, в этом ди Стефано был убежден: никто из глупцов, подвизавшихся в низшем, физическом мире, не знал о сути миссии Понимающих.
Девушку ввели в зал.
Ортега открыл шкафчик, где в подсвеченной стеклянной коробке сверкали два драгоценных камня — аметист и изумруд. Их возраст насчитывал не одну тысячу лет. Это были два из двенадцати древнейших камней — прототипов камней Зодиака. Ортега осторожно достал из шкафчика ритуальный кубок и маленький серебряный фиал. Затем он насыпал в кубок синий порошок, покрыв им выгравированного на дне змея, кусающего собственный хвост. Девушка с повязкой на глазах стояла посреди зала и плакала.
Между тем ди Стефано выступил вперед и налил в кубок вина из хрустального графина так, чтобы жидкость рубинового цвета достигла другой змеи, выгравированной посередине кубка, а затем он осторожно помешал жидкость и сделал знак снять с глаз пленницы повязку. Не обращая внимания на выражение ужаса в глазах девушки, он поднес кубок к ее губам, намереваясь влить его содержимое ей в рот.
— Не надо, я вас умоляю!.. — жалобно лепетала она, пытаясь отклониться, чтобы не пить из кубка.
— Перестань хныкать, — тихо, но веско отвечал ди Стефано, ухватив девушку за волосы и запрокинув ее голову. — Ты должна быть благодарна — ты избрана ради великой доли.
С этими словами он влил ей в рот почти всю горькую жидкость и несколько секунд молча глядел ей в глаза. После чего дрожь прошла по всему ее телу.
Затем он передал церемониальную чашу Ортеге, отпившему из нее немного и передавшему третьему по рангу — Одиамо Мофулаци. Тот передал ее следующему, и так чаша вскоре обошла весь Круг избранных, каждый из которых отпил из нее символическую каплю.
По телу Ирины прошла судорога, голова ее закружилась, а перед глазами заплясали пестрые цвета, словно в калейдоскопе. Сердце ее страшно забилось, она почувствовала, как будто вокруг ее тела обвиваются змеи, а затем остро ощутила запах, исходивший от мужчин, запах пола. Затем все померкло в ее глазах. Испустив крик ужаса, она упала и лишилась чувств.
Мэрилибон, Лондон
Он почувствовал, что у него заболели глаза. Линии графиков на плоском экране компьютерного монитора начали расплываться. Уже три дня он просидел за компьютером, накладывая один график на другой. Три дня он пытался выявить начертание недостающих трех имен. С тяжким вздохом он выключил компьютер. Довольно!
Никому не будет никакой пользы от того, что он сейчас будет продолжать упорствовать. Этот человек знал границы своих возможностей и понимал — он уже перешел за них. Пора немного передохнуть и подкрепить силы.
Повернувшись на стуле, он впервые заметил великолепный эротический холст Густава Климта во всю стену кабинета. Когда он работал, то вообще не замечал роскошной обстановки, полированных полов из африканского дерева, красивых ковров из кожи зебры, скульптур, купленных на аукционе в «Китайском доме». В его оксфордские годы многие знакомые считали его декадентом… Как же правы они были! Он, как его отец, как и большинство членов Круга, превратил гедонизм в искусство.