— Мы придержим место для тебя, Чэпмен, — сказал он с такой интонацией, как будто уже не надеялся увидеться со мной еще раз.
Армия хотела комиссовать меня по состоянию здоровья. Я отказался. Мне оформили безвременный отпуск до полного выздоровления. Роуз отвезла меня на ферму к своей сестре в шотландском Голспи. Там мы поженились в кафедральном соборе Дорноча. Я сидел в кресле на колесиках, и в моем кармане лежало двухнедельное денежное пособие — один фунт стерлингов и шесть шиллингов. Мне никогда не забыть ту доброту и веру в мои силы, которые я чувствовал от членов семьи Роуз. Эвелин и ее муж Энгус позволили нам жить в их доме всю зиму, весну и следующее лето. Они относились ко мне как к родному человеку. А Роуз все-таки добилась своего. Она узнала, что существовала болезнь, похожая на полиомиелит, — так называемый «поперечный миелит» или «ложный полио». Доктора подтвердили, что это действительно так.
При поддержке Роуз я начал учиться ходить. Мне сделали железные наножные распорки, и я передвигался на костылях по пятьдесят ярдов в день. Через неделю я увеличил расстояние до ста пятидесяти ярдов, проходя от дома до почтового ящика. Когда мне удалось взобраться на холм рядом с фермой (восьмая часть мили), все семейство отметило это событие как праздник.
Вдоль берега Дорноча тянулись поля для гольфа. Мы с Роуз начали совершать по ним вечерние и утренние прогулки. Позже к нам присоединился бродячий пес по кличке Джек, встречавший нас без опозданий у первого флажка. В то время я ничего не знал о гольфе и думал, что это игра для стариков. Но пока мы с Роуз прогуливались там день за днем (сначала лишь до первой лунки и обратно), бесцеремонное великодушие местных игроков — в основном ветеранов Первой мировой войны — коснулось струн моей души и заставило меня оценить суровую красоту игры. В те дни я даже не поднял бы клюшку. Когда мы возвращались домой с похода к третьей или четвертой лунке, Роуз помогала мне подниматься по ступеням крыльца. Я так уставал, что, входя в нашу комнату, падал в кресло как подкошенный.
Стайн присылал нам письма и фотографии из Северной Африки. Во время операции «Боевой топор» он получил ранение. Его повысили в звании до старшего лейтенанта и отметили благодарностью в штабных документах. Он показал себя героем. Джок находился на континенте и почти не выезжал из Дюнкерка.[27] Я жутко завидовал им — как, впрочем, и каждому мужчине, который мог стоять, ходить и делать что угодно. На ферме все работы крутились вокруг поставок войсковым отрядам. Собранный ячмень, который до начала войны шел на завод в соседней Гленморангии, где делали шотландское виски, теперь скупался по контрактам Отделом фронтового обеспечения — зерно требовалось для фронтовых каш, супов и фуража. В Нейрне находился учебный аэродром, где пилоты обучались полетам на «Спитфайрах». Мы видели, как они отрабатывали «касание и взлет» на фарватерах и на гребном канале Королевского Дорноча. Береговой дозор патрулировал окрестности днем и ночью. Вдоль дороги на Джон О'Гроутс через каждые двадцать миль стояли зенитные батареи. Их цепь тянулась до самого Брора.
Месяц спустя Роуз отвезла меня для очередного медицинского осмотра в Инвернесс в госпиталь Рейгмора — к недавно призванному на военную службу местному врачу по фамилии Маклеод, который оказался кузеном моей жены.
— Вы уже стали наполовину шотландцем, — пошутил он, заметив, что я называю десерт «пудингом», детей — «крохами», а свою медлительность при ходьбе объясняю природной склонностью к «продаже баранов» (в смысле овец).
К середине лета я доходил уже до тридцать шестой лунки. Королевский танковый корпус не принимал меня обратно, пока я не прошел ФТВ (физкультурный тест на выносливость). Мне пришлось преодолевать полосу препятствий, которую курсанты офицерского училища проходили на время. К счастью, результаты в моей группе фиксировал старшина Стритер — тот самый танкист, рекрутировавший меня на призывном пункте в Кенсингтоне. Я получил 47 баллов из 50 возможных и сдал норматив. После войны мы со Стритером случайно встретились на станции Виктория, и он признался мне, что мой реальный результат составлял 27 баллов (полнейший провал).