— Как думаешь, пора уже? — шёпотом спросил я Кира. — Глянь, эти двое уже сложились баиньки. Охрана, мать вашу, — усмехнулся, чертыхаясь.
— Десять минут, и можно работать. Главное — не спеши. Всё запомнил?
— Да. Справлюсь.
Вышли мы в паре с Валдаем. Я с лёгкостью проходил сквозь любые стены и мог становиться почти невидимым. А мой напарник и так являлся полноценным призраком.
Крупные, яркие звёзды хорошо освещали всё свободное от деревьев пространство. Дорожка приминающейся травы поползла в сторону забора.
— Чисто, — сообщил Валдай с той стороны ограждения.
Я просочился на внутреннюю сторону.
Никакого уличного освещения, даже тусклой лампочки. Если бы не яркие звёзды, то хоть глаз выколи. Тёмные бараки, больше похожие на сараи, какие-то ящики, бочки. Между постройками довольно узкое пространство, шириной метра два, иногда — три. Это хорошо. Это нам на руку. А вот что-то вроде площади. Видимо, это центр разбойного гадюшника. Отсюда хорошо просматриваются ворота и накатанная дорога, ведущая к стоянке машин.
Валдай метнулся в ту сторону. Я прижался к стене, сливаясь с чернотой. В окне барака напротив виднелся тусклый свет свечи.
Войдя в режим призрака, пересёк площадь и пристроился под окном. Включил дар сенса.
В помещении было три человека. Женский поток, ежесекундно меняющий ненависть на страх, боль, отчаянье, брезгливость, желание смерти, страх смерти, желание убить, страх боли и так далее. И два мужских художества. У одного: уверенность в себе, превосходство, брезгливость, немного мутного страха, раздражение. У второго: ненависть, алчность, страх смерти, жажда убийства и унижения, жажда власти.
Я прислушался. Слышимость плохая, но понять, что идёт спор, можно.
Рядом проявился Валдай.
— Гараж, походу, единственный. В нём «Ягуар» и «Порш» — усмехнулся он, — остальные вон там все стоят. Больше машин нигде нет. Чего завис?
— Там спорят о чём-то. Надо глянуть, кто и о чём. И ещё там девка. Тоже не спит.
— Ща гляну.
— Сам хочу.
— Подожди-ка.
Валдай исчез на мгновение.
— Сюда, — указал мне на дальний угол. — Там хрень какая-то стоит, типа ширмы, и шмотки висят на стене. Ты, это, Док, внимательней с этими шмотками. Останется кусок на тебе — при выходе из режима мало не покажется.
Я кивнул, показывая, что понял его, и став прозрачным, шагнул в стену.
Оказавшись в помещении, за ширмой, сразу проверил, не соприкасаюсь ли с каким-то посторонним предметом, и только потом вернул плотность своему телу.
— Слушай, Хорёк! Ты реально меня достал. Отправлю утром Меченого с пацанами. Они разберутся, тогда и будем хипишовать. А сейчас иди спи, дай отдохнуть по человечески. Глянь, вон, Анютка заскучала. — Раздался женский жалобный писк.
— Ты не понимаешь, Академик! Не надо было вообще этих матёрых трогать. Хана нам будет. Чуйка у меня.
— Да завались ты со своей чуйкой! — рявкнул главарь
— Академик, ну, послушай! Сваливать нам надо и прямо сейчас. Утром поздно будет! Ты ещё свежак совсем, многое на знаешь. Это не Земля, тут… — послышался звук отодвигающегося стула.
— Ты, попутал берега, Шнырь! — прогремело на всю комнату, словно раскат грома. — Не зарывайся! Знай своё место! Всосал?
— Всё путём, Академик! Как скажешь! Утром, так утром. — Голос стал напуганным с нотками повизгивания.
Жаль, лиц не видно. Дырочка очень маленькая, через которую я смотрел, и ракурс жутко неудачный.
Человек с чуйкой торопливо покинул комнату.
Раздался звук наливаемой жидкости. Выпил, поставил посудину на стол.
— Сюда подошла! — приказал Академик с нажимом.
Девушка заскулила тоненько, протяжно, на одной ноте.
— Не надо… Пожалуйста… — пропищала она дрожащим, жалобным голоском.
— Плётку в зубы, и к ноге! Бегом! Кому сказал!!
Скуление перешло на подвывание, и я увидел проползающую на четвереньках, голую девушку с синими и красными полосами по всему телу. Она передвигалась на подламывающихся руках, крупно дрожа, рыдая и глухо подвывая, зажав в зубах чёрную плеть.
Ком подкатил к горлу, душу будто сжали огромной когтистой лапой элитника, дыхание застряло глыбой льда, разрывая лёгкие. Я посмотрел на Валдая. Тот молча кивнул.
Три шага… Я сделал три широких, стремительных шага, и лезвие моего ножа вошло по самую рукоять в обрюзглое тело далеко не молодого человека. Отпустив нож, я постарался отвернуться и отскочить как можно дальше.
Успел заметить лишь выпученные, удивлённые глаза, когда раздался глухой хлопок с хрустом. Если резко сжать пластиковый стакан и прибавить к этому звуку глухой «Бум!», то будет очень похоже. Дырка в грудине садиста получилась сквозная, диаметром сантиметров девять. Запахло порохом.