— Мерд… Падаржан[17].
Молодой солдат, заглянув внутрь, вытащил рукопись. Он равнодушно оглядел её, пролистал грязным пальцем несколько страниц и с видом обиженного ребёнка пробормотал:
— Левьёпапье… сервера пур аллюмэ монпип[18].
Солдат свернул рукопись и хотел опустить в карман мундира, но тут на его запястье легли напряжённые пальцы.
— Отдай, — негромко, но настойчиво потребовал Мякишев. — Сетану[19].
— Куа?.. — растерялся солдат и, обернувшись, жалобно крикнул: — Месьелёсержант, лекаптиф резист![20]
Ремень натянулся. Сумка повисла в воздухе, раскачиваясь то в одну, то в другую сторону. Солдат, покраснев как рак, с сопением тянул её на себя, поручик — в другую сторону. Послышался хруст рвущейся ткани, и оба рухнули на землю. Сумка осталась в руках у поручика.
Всё произошло за считаные секунды. Другие солдаты застыли, переглядываясь.
Французский сержант опомнился и хрипло завопил:
— Лебрюлё!.. Озарм, франжян! Шаржэ, фюэ![21]
Выхватив саблю, он ринулся на Мякишева.
Поручик еле успел схватить с земли кусок оглобли и встретить ею удар. Солдаты в синем, выстроившись в линию, поставили на землю ружья и стали сосредоточенно забивать в них пыжи.
Француз, сопя, кружил вокруг Мякишева. Тому едва удавалось отбивать рассечённой палкой удары. Металл звенел о дерево, дерево в ответ глухо трещало.
Савелий Игнатьевич скинул с себя балахон, расстегнул кобуру и ощутил в руке мертвящий холод рукояти. Он поводил пистолетом из стороны в сторону, не решаясь выстрелить в человека. Нелегко это сделать, как оказалось.
— Плите же! — крикнул ему поручик. — Да плите же, леший вас возьми! Проклятье…
Сабля молнией сверкнула рядом с шеей Мякишева.
Рабочий прицелился и, зажмурившись, нажал на спусковой крючок. В руке оглушительно бабахнуло, глаза ослепила вспышка.
Француз остановился и вздрогнул. Сабля выпала из его руки и зазвенела о землю.
— Овьерж! Мэдуа, мэдуа…[22] — жалобно простонал сержант, поднеся трясущуюся руку к лицу. Двух пальцев на ней не хватало. Из раны алым ручьём хлестала кровь. Французы вскинули ружья.
— Прячьтесь, поручик! — крикнул Савелий Игнатьевич, первым бросаясь за ближайшую телегу.
Грянул залп, и улица окуталась едким дымом. Доска над головой хрустнула и покрылась мелкими дырочками.
Рабочий, высунувшись, огляделся: Мякишева нигде не было видно. Двое французов хлопотали возле сержанта.
Остальные чужаки сосредоточенно чистили шомполами ружья. Потом, достав белые бумажки, они надкусили их и высыпали содержимое в стволы.
— Эй, предупреждаю! Я шутить не буду! — крикнул Савелий Игнатьевич, поднимая маузер.
Присев на колено, французы дали новый залп. Рабочий, прищурившись, начал стрелять в ответ.
Над дорогой взметнулись жёлтые фонтанчики пыли. Один захватчик согнулся пополам, другие поспешно подхватили его.
— Репье! Репье![23] — отчаянно скомандовал молодой солдат.
Французы, поддерживая товарищей за руки, скрылись за углом. Посреди дороги остались лежать только скомканный синий мундир с золотыми эполетами и брошенная сабля.
Савелий Игнатьевич, подождав немного, высунулся и осторожно оглядел пустую улицу.
— Эй, Мякишев, вы здесь? — крикнул рабочий и напряжённо вслушался в тишину. — Вы живы?
Налетел ветер и стал трепать лежащий на земле мундир. Потом дверь ближайшей избы скрипнула и из неё, хромая на одну ногу, появился поручик. Он смущённо улыбнулся.
— Вы ранены? — с тревогой спросил Савелий Игнатьевич.
Поручик поморщился:
— Нет, просто ушиб колено. Французы ушли?
Рабочий кивнул. Мякишев поднял мундир и саблю с земли. Обернувшись к Савелию Игнатьевичу, он с энтузиазмом заметил:
— А у вас неплохо получается.
— Скажете тоже, — буркнул рабочий. — Лучше бы не выходило. Я привык работать руками, а не стрелять в людей.
— Однако вы спасли нам обоим жизнь, — заметил поручик.
— Да, наверное.
— Тогда нам надо уходить.
— Погодите… что это? — Рабочий, задержав поручика, замер.
В конце улицы, над деревянным домом неожиданно взметнулось алое пламя. Послышался грохот, и по улице навстречу им покатились горящие брёвна.
— Бежим! — повысил голос Мякишев. — Туда!