Мякишев удержал его за локоть и покачал головой.
— Эй, Савелий Игнатьевич… Вы хотите осчастливить этих людей, а совсем их не знаете и не понимаете… Вот о чём, по-вашему, разговаривают те двое?
Он указал на бородатых мужиков в кафтанах, судя по лицам — отца и сына, тихо шептавшихся в углу.
— Не знаю. — Рабочий пожал плечами. — Наверное, о том, как лучше дать отпор врагу.
— Ага, как же! О свинце они говорят, поняли вы?
— О каком свинце?
Мякишев, пригладив усы, усмехнулся.
— О государственном. Который, по их словам, власти затопили в Красном пруду. И вот они думают, как бы под шумок этот свинец поднять и к рукам прибрать.
— Зачем? — не понял рабочий.
Поручик поморщился.
— Кто его знает, зачем. Может быть, крышу крыть. А может быть, продать тому, кто дороже даст. Они, между прочим, всерьёз обсуждали, сколько за пуд даст этот самый страшный «враг». А вы — общество взаимопомощи и братства… Либэртэ, эгалитэ, фратэрнитэ[3]. Мечтатели и утописты, леший вас дери. Как вы думаете изменить человека, исправить его шкурную природу?! Это никому не под силу.
— Ну нет уж, — решительно возразил Савелий Игнатьевич. — Это всё от тьмы и несознательности. Надо будет — и куркулей перевоспитаем. Откроем школы, библиотеки. Кино правильное снимем. Человек должен тянуться выше.
Савелий Игнатьевич, помедлив, пытливо оглядел Мякишева:
— Вот вы, скажите, когда-нибудь слышали про калужца Циолковского? Он вообще считает, что человек может взлететь на небо… Представляете? Где уж тут место богу?
— Это не нам решать, — перебил его Мякишев. — Я тоже читал. С ракетами — это когда ещё будет… А нам сейчас надо выяснить, что происходит в городе.
Перехватив брошенный в глубь церкви взгляд рабочего, Мякишев тронул его за локоть. И, наклонившись, тихо сказал:
— Я убедил их старшего пока не самосжигаться. И дал ещё один совет. Давайте пойдём и узнаем, что там за антихрист. А заодно причину этих странностей со временем. Здесь нам больше делать нечего.
К этому времени люди закончили совещаться, и вперёд, откашлявшись, выступил мужчина в армяке. Он протянул поручику свёрнутую грубую ткань и поклонился.
— Вот… всем миром решили. Тут офицер один оставил, сказал беречь. Но вы ведь нас защищать пришли, верно? Возьмите; вам она больше пригодится.
Поручик развернул ткань, и в неровном свете свечей блеснула сабля с богато украшенной рукоятью. Рядом лежали тёмные ножны.
— Спасибо. — Мякишев взял оружие за рукоять и пристально оглядел лезвие. — Добрая вещь.
Потом он отошёл в сторону и опустился на колено перед потемневшим ликом на стене. В наступившей тишине отчётливо прозвучал его голос:
— Возложенный на меня долг клянусь выполнять с полным напряжением сил, не щадя жизни ради блага Отечества.
Поднявшись, Мякишев завернул шашку в ткань, кивнул рабочему, и они вышли.
Ветер на улице стал сильнее. Его холодные порывы били в лицо, и жёлтые листья, кружась, падали под ноги.
Остановившись у изгороди, поручик посмотрел на уходящую вдаль улицу и задумчиво произнёс:
— Хорошее место для апфилирования[4]. Здесь бы пулемёт поставить. А ещё лучше — парочку «Гочкисов». Тогда никакой враг точно не пройдёт.
— Враг?.. — Савелий Игнатьевич вздрогнул. — Мякишев!..
Поручик выпрямился и замолчал. Савелий Игнатьевич пристально на него смотрел.
— Мякишев, вы мне опять что-то недоговариваете.
— О чём вы? — Мякишев невозмутимо встретил его взгляд.
Рабочий расстегнул кобуру и достал маузер.
— Говорите. Ну же.
Мякишев тяжело вздохнул.
— Ладно… От вас ничего не утаишь. Вот что: эти люди в церкви почему-то твёрдо уверены, что в городе — вооружённые чужаки. А некоторые утверждают, что это французы.
— Французы? Которые в Париже? Да вы шутите? — Савелий Игнатьевич едва не рассмеялся.
— Вот-вот. Я то же самое подумал. Но все говорят одно и то же. А некоторые даже изображают французскую речь. — Мякишев раздражённо дёрнул плечами. — Я не могу понять, где правда, а где — нет. Может быть, это выдумки. Или маскарад. Может быть, хитрюга Жозеф Нуланс[5] умудрился провезти десант в товарных вагонах… Или немцы прорвали фронт. Происходит что-то непонятное… и я хотел бы быть готовым к этому. Вот, собственно, и всё.
Он посмотрел на рабочего.
Савелий Игнатьевич помедлил, а потом неожиданно для себя шагнул к поручику и крепко пожал ему руку.
— Знаешь что, Мякишев… Ты не обижайся. Сам не знаю, что на меня нашло… Может быть, дело в нём. — Савелий Игнатьевич кивнул на пистолет.