Галлюцинации вышедшего в тираж бунтаря-австрияка?
В эту ночь на пути домой меня охраняли мертвецы.
3
От Полы к Пине. Кто бы мог подумать?
Пунтрашинья. Путник вспомнил: таково ретороманское название Понтрезины; с колокольни приходской церкви донеслись два удара, пробило два часа ночи; можно не сомневаться, что путник-лунатик почти неслышно крался по лестнице в здание почты. Он тихо толкнул дверь комнаты для приезжих, которая вот уже месяц была его «кабинетом» и которую он намеревался освободить как раз сегодня. У стены стояла раскрытая постель, в этом было что-то необычное; в портативном «ремингтоне» торчал лист бумаги: «НЕ СЕРДИСЬ НА МЕНЯ ЗА ТО, ЧТО Я, КАК МЫ ДОГОВОРИЛИСЬ, ПОСТЕЛИЛА ТЕБЕ ЗДЕСЬ, НО МНЕ СЕЙЧАС НАДО МНОГО СПАТЬ. ЕСЛИ ТЫ ВООБЩЕ ПРИДЕШЬ ДОМОЙ, ЖЕЛАЮ ТЕБЕ ХОРОШО ОТДОХНУТЬ, ДОРОГОЙ МОЙ БРАТЕЦ, ТЫ ЭТО ЗАСЛУЖИЛ. К…» После буквы «К» — точки. Чем была вызвана эта записка? Неужели только тем, что К. узнала: официантке Пине, девушке из Вальтеллины с меланхоличным «римским» взглядом, внушили, что господин приехал сюда лечиться от аллергии не со своей законной супругой, а со сводной сестрой? Дверь, соединявшая комнаты, оказалась запертой. Странно! Ксана почти никогда не запирала ни дверей, ни чемоданов. После всех передряг туннеля ужасов в минувший понедельник путник остро нуждался в отдыхе, а посему надо было тихо принять душ и смириться с тем, что ему постелили здесь. Он и впрямь принял душ, однако уже в три часа утра, то есть во вторник, 21 июня, в тот день, когда началось первое лето Великогерманского рейха, беглец из рейха стоял у фонтанчика перед отелем «Мортерач». Ночь все еще длилась, луна светила, ни один петух не прокукарекал, стало быть, путник-лунатик был по-прежнему путником-лунатиком. У фонтанчика перед «Мортерачем» не было слышно коровьих колокольчиков, только вода тихо плескалась, напевая свою нескончаемую песнь, звучавшую в эту ночную пору веселей, чем днем, хотя и более вяло, в этом она была похожа на путника. Внезапно раздался размеренный стук подбитых гвоздями башмаков. Два навьюченных поклажей проводника из тех, кого частенько можно было увидеть в экскурсионном бюро, тяжело ступая, поднимались на Бернину, оба попыхивали трубочками не спеша, обстоятельно. Ночь была светлая, и они оглядели человека у фонтанчика, спокойно, но с некоторым недоверием.
— Salü[317].
— Salü.
Чуть косолапя, ставя внутрь носки башмаков с налипшей грязью, они постепенно удалялись, перебрасываясь словами на своем ретороманском языке, — видимо, они говорили о выстреле, оборвавшем молодую жизнь Ленца Цбраджена из Санк-Морица. Ужасная история! «А правда ли, что в ней замешан тот тип у фонтанчика?» Нет, почти невероятно, что обо всем этом могли узнать проводники, если уже в силу своей профессии они ложились спать с курами. Как бы там ни было, но путник вновь вспомнил цепь прежних своих рассуждений, роковых рас-суждений; он видел слишком много мертвецов, а в таких случаях просыпается жажда развлечений. Путник знал, где живет Пина. Не сделать ли попытку влезть к ней в окно, так сказать, «приокниться»?
Он пошел вниз по длинной наружной лестнице вдоль стены гостиницы, прилепившейся к склону горы; запоздавшая летучая мышь хоть и вслепую, но совершенно безошибочно «запеленговала» крупную моль, которая лихорадочно вилась вокруг единственной лампочки на этой наружной лестнице — и вот уже летучая мышь утащила свою добычу (и с сурками и с летучими мышами это случается). Путнику-лунатику пришло в голову сравнить себя с этой загулявшей допоздна летучей мышью. Кстати, когда он в последний раз видел адвоката, летучая мышь тоже охотилась где-то поблизости, да и когда он, в полнолуние стоя у руин башни «Спаньола», обнажил мраморную грудь Пины, вокруг кружила целая стая этих ночных тварей.
«Tanti pipistrelli»[318], — сказала Пина тогда.
Разве она не сообщила ему, что живет одна-одинешенька у подножия наружной лестницы отеля, в первой комнатушке? Спустившись почти так же бесшумно, как летучая мышь, ou свернул на асфальтовую дорожку, над которой висели длинные веревки для сушки белья и вдоль которой шел ряд узких деревянных дверей с окошками (слишком узкими, чтобы влезть в них) да еще с ребристыми ставнями; на окошке, расположенном ближе к лестнице, ставни были полуоткрыты. Из тьмы комнаты доносилось жирное тиканье дешевого будильника.
— Пина…
Внутри раздался негромкий возглас и прерывистый шепот внезапно разбуженной женщины.
— Chi va là?[319]
— Un vecchio pipistrello[320].