Нет прежнего неба, нет земли. Нет ничего того, что было. Время чудес миновало. Все двери закрылись, все звезды погасли. Во вселенной бушуют ветры, ледяные ветры.
Слепо мечутся они по космосу. Никто не видит их отчаяния.
На скамейке сквера на Далагатан, под красным кленом, сидит Вивиан. Она подняла воротник, сунула руки в карманы пальто. Она озябла, но продолжает сидеть на скамье.
В окнах четвертого этажа в доме возле церкви Святого Матвея горит свет. Какие окна их? Вивиан пытается угадать.
Все окна, в которых горит свет, — это их окна. Все окна в мире, где горит свет, — это их окна.
Все, что говорит о счастье, принадлежит им.
Вивиан видит, как они обнимаются, слышит, как они смеются. Она заставляет себя смотреть, навостряет уши, чтобы слышать.
Вот те двое смотрят телевизионную викторину и обсуждают ответы на вопросы. Она готовит вкусную еду, а он возится с малышом Густафом. Когда Жанет была маленькой, ему было не до нее. Вот он и наверстывает упущенное.
Интернационально звучащая Жанет сидит теперь за кассой в универсаме Мьёльбу.
Маленькому Густафу, наследнику, никогда не придется сидеть за кассой в универсаме и получать деньги за кефир.
Густаф через «ф». Это вам не фунт изюма. Раз уж на то пошло, отчего не нарекли его Карлом-Филиппом?
А еще лучше Мадленой![73] У-у! Вивиан знает про них все!
Она слышит, как они воркуют, блеют, кудахчут.
— Все домашние обязанности мы делим поровну, — говорит очаровательная женушка, запуская ярко-зеленую посудомоечную машину в кухне, где медные кастрюли состязаются в блеске со стеклянной столешницей обеденного стола и хромированными стульями, купленными в «Нурдиска галериет».
— Мы любим все делать вместе, — говорит эмансипированный Бёрье, — ходить в кино, в театр, на выставки. Вот недавно мы были на выставке Пикассо, купили там афишу, окантовали и повесили в кухне.
— Когда Густаф засыпает, мы любим послушать при свечах классическую музыку.
«Только не Вивальди! — думает Вивиан. — А то меня сейчас стошнит».
— Например, «Четыре времени года» Вивальди. Дивная музыка.
— А иногда мы играем в какую-нибудь игру.
«В подкидного!» — думает Вивиан.
— Чудесная игра маджонг. Такая эстетичная.
«Я не выдержу», — думает Вивиан.
— У Густафа никогда не бывает дырок в зубах. Когда он выходит от зубного врача, он весь так и сияет и говорит: «Посмотри, папа, ни одной дырки!»
— А по субботам мы с мужем любим понежиться в постели. С тех пор как у нас кабельное телевидение, Густаф нам не мешает, его не оторвешь от мультиков, которые показывают в субботу по утрам.
Шлюха, шлюха! Бесстыжая шлюха! Вивиан знает все и про них самих, и про их счастье.
Они и в хоре поют вместе.
И шлюха не боится предъявлять ему требования.
И он считает естественным ей помогать.
И они купили пианино, и она на нем играет, а он стоит рядом и поет:
«J’m tired of living, but scared of dying!»[74] — поет он, подмигивая ей.
И даже покачивается в такт.
И они поют дуэтом, ведь они музыкальны.
Они поют песни, которые поются во время адвента.
— Не смейте петь Осанну! — кричит Вивиан.
— Да святится имя Его-о! — поет Бёрье.
А супружница улыбается.
На скамейке сквера на Далагатан под красным кленом сидит Вивиан, глядя в упор на дом возле церкви Святого Матвея. Небо над нею лишилось звезд. Ночь Вивиан проведет в одноместном номере гостиницы «Один».
В жизни Бёрье и его шлюхи она не видит никаких бед. Не замечает ни его кислой отрыжки, ни ее мигреней, не слышит, как они ссорятся или молчат.
Она ощущает одно — их счастье.
Да и как может быть иначе? Ночь она проведет в одноместном номере гостиницы «Один».
Когда-то Вивиан видела по телевизору, как забивают быков. Быки послушно идут на убой, послушно бегут прямо в западню, где их ждет мясник с заряженным пистолетом. Вот они, глядите.
А потом их отстреливают.
Вивиан гадает, какие окна принадлежат Бёрье и его новой жене. Им принадлежат все окна, которые говорят о счастье.
В одном из окон горит свеча адвента. Вивиан узнает подсвечник. Он стоит на столешнице сливогого дерева.
Все это принадлежит Вивиан. ВИВИАН!
А рядом стоит Бёрье и ухмыляется.
Он смотрит вниз на нее, сидящую под красным кленом на скамейке сквера. Их взгляды встречаются. Он злорадно ей кивает. Она знает, что он ее видит, видит каждый день, что ее унижение — непременная предпосылка его счастья.
Вот почему она шепчет:
73
Имя шведского короля — Карл-Густаф (через «ф», что соответствует старому правописанию); Карлом-Филиппом зовут его сына, а Мадленой вторую дочь.