Тедди потянулась к нему губами, и в ее поцелуе Карелла узнал ответ и обнимал ее все крепче и крепче, и вдруг она выскользнула из его рук, и не успел он в недоумении окликнуть ее, как Тедди исчезла в кухне.
Вернулась она с бутылкой шампанского, на что Карелла сумел только выговорить:
— Вот это да, будь я проклят!
Сочувственным вздохом выразив свою полную уверенность, что так с ним и будет, Тедди протянула ему бутылку, склонилась в глубоком реверансе, что особенно забавно выглядело в сочетании с тюремной робой, и, скрестив ноги, уселась на пол, наблюдая, как Стив сражается с пробкой.
Шампанское взорвалось оглушительным хлопком, и, хотя Тедди его не могла слышать, она увидела, как пробка, вылетев из горлышка, стукнулась в потолок и как на руки Стиву хлестнула белопенная струя.
Она радостно захлопала в ладоши, грациозно поднялась на ноги и пошла за бокалами. Карелла сначала налил себе на донышко, объяснив с важным видом:
— Так положено, понимаешь? Чтобы тебе не попали соринки, букашки и прочий мусор.
После чего наполнил бокал Тедди и долил свой до краев.
— За нас!
Тедди начала медленно разводить руки — все шире, шире и шире.
— За долгую, долгую счастливую любовь, — догадался Карелла.
Глаза ее вспыхнули радостью.
— И за нашу свадьбу в августе!
Они чокнулись и пригубили вино, и Тедди закатила глаза, выражая восхищение его вкусом.
— Ты рада?
Да, сияли ее глаза, да, да!
— А ты серьезно тогда говорила?
Тедди вопросительно подняла бровь.
— Ну, что… соскучилась?
Да, широко раскрылись карие глаза, да, да!
— Господи, какая же ты красавица!
Тедди поблагодарила реверансом.
— Я люблю тебя, Тедди, все в тебе! Боже, как я люблю тебя!
Она поставила бокал и взяла его за руку. Поцеловала сначала ладонь, потом тыльную сторону и опять ладонь, и повела его в спальню, и нежными пальцами расстегнула на нем сорочку, и погасила свет, и, не стыдясь, сняла пижаму, и прильнула к его груди.
В то время, как они ласкали друг друга в крошечной комнатушке огромного дома, другой житель города, по имени Дэвид Фостер, направлялся к своему дому, где он жил вместе с матерью.
И в то время, как их ласки вздымались от нежности к яростному неистовству и вновь ниспадали в умиротворенную нежность, другой житель города, по имени Дэвид Фостер, думал о своем напарнике Майке Риардоне и так погрузился в свои думы, что не слышал догоняющих его шагов, а когда, наконец, услышал, было уже поздно.
Он начал было оборачиваться на звук шагов, но автоматический пистолет 45-го калибра харкнул оранжевым пламенем раз, другой, еще и еще, и Дэвид Фостер схватился за грудь, и алая кровь брызнула сквозь его шоколадные пальцы, и он упал на. тротуар — мертвый.
Глава 7
Что можно сказать матери человека, когда человек этот умер? Сказать практически нечего.
Карелла сидел в покрытом вышитым чехлом кресле и в неловком молчании смотрел на миссис Фостер. Лучи утреннего солнца пробивались сквозь зашторенные окна, разящими лезвиями света рассекая полумрак гостиной. На улице по-прежнему стояла невыносимая жара, и Карелла благодарно радовался прохладному сумраку комнаты. Хотя, если говорить честно, он предпочел бы остаться в уличном пекле, нежели сидеть сейчас в прохладной гостиной, ибо привела его сюда смерть.
Миссис Фостер была крошечной иссушенной жизнью женщиной. Ее лицо, такое же темно-шоколадное, как у Дэвида, покрывала затейливо перепутанная паутина морщин. Она сидела, согнутая горем, в кресле напротив Кареллы, хрупкая увядшая женщина с поблекшим морщинистым лицом и высохшими руками. Карелла видел, каких усилий ей стоит с великим достоинством таить боль и скорбь за внешне бесстрастной позой.
— Дэвид был хорошим мальчиком, — прошелестел ее голос, загробно глухой, лишенный интонаций.
Карелла пришел сюда говорить о смерти, и присутствие смерти витало сейчас вокруг этой иссушенной жизнью женщины и заставляло пресекаться ее голос. И он подумал, как странно, что Дэвид Фостер, ее сын, который лишь несколько часов назад был полон жизни и сил, теперь мертв, а его мать, которая, вероятно, не раз молила ниспослать ей упокоение вечным сном, жива и говорит с Кареллой.