Ну, а если бы ему вернули детство, построил бы он, играясь во всесильного бога, хотя бы один такой колючий лагерь, гиблое место, придуманное людьми для людей? Нет, пожалуй. Впрочем, крохотный лагерь, лагерь-символ, он, возможно, построил бы, и в нем томился бы один человек — навечно заключенный туда новый комендант, унтерштурмфюрер Витцель, как две капли воды похожий на русского пленного Юрия Ключевского. Шесть дней в неделю молодой эсэсовец ворочал бы тяжелые камни, его обмундирование изорвалось бы и висело клочьями на худом грязном теле, и только ремень с портупеей и фуражкой с высокой тульей вечно оставались бы новенькими. Чтобы все знали, кто это...
Не так уже много времени понадобилось Юрию, чтобы совершить путешествие в детство — те несколько секунд, пока его тело клонилось к слегка нагретой солнцем земле. Вон он улегся, положил голову на локоть, вытянул ноги. Не успел сомкнуть веки, как у лица закружил, запорхал кленовый листочек, тот самый, маленький, похожий по цвету на кровь. Сейчас этот беспокойный, тревожащий душу листок исчезнет, и появится грустное лицо девушки-кладовщицы, а затем лица Ивана Степановича, Полудневого, Петухова.
Последние дни так было всегда. Стоило только закрыть глаза...
Он все еще жил недавним прошлым, таким невероятным и прекрасным — ведь все от начала до конца было разыграно по его сценарию. История с «тигром» как бы опустошила Юрия, и у него не было сил думать о будущем. А Петр Годун не сомневался, что башка Чарли сварит какой-нибудь новый, исключительно удачный вариант побега. Петр все эти дни уважительно-вопрошающе поглядывал на него и, не заметив какого-либо обнадеживающего знака, понимающе кивал головой, вздыхал, ничего, мол, торопить не будем, подождем день-два, дело ведь не из легких.
Сейчас Петр придет сюда, ляжет рядом. Что ему сказать? Вариант с переодеванием... Самым честным будет предупредить Петра, что план есть, но он нереален и может привести только к массовой кровавой расправе.
Шаги. Тень упала на спину. Петр. Присел возле него. Молчит. Но разговора на главную тему не избежать.
— Заснул?
Юрий дернул головой.
— Лежи, лежи, будто спишь. Я посижу в головах. Так удобней. Выкладывай тихонечко, что придумал.
— Нечего выкладывать.
— Ты, Чарли, не дури, — обиженно произнес Петр. — Времени у нас не так уж много. Нужно обсудить, обдумать. Давай!
После эпопеи с «тигром» Годун твердо уверовал в талант Ключевского предугадывать события и находить выход из, казалось бы, безнадежного положения и не допускал мысли, что их Чарли на этот раз не сможет предложить какой-нибудь новой идеи.
— Слушай, Петр, я ничего не придумал. Ничего стоящего. Обманывать, сказки рассказывать не буду.
— Чудак! С танком что, разве не сказка получилась?
«Петр прав — сказка, сказка. Прекрасная», — мысленно согласился Юрий, но сказал другое:
— Нет. Просто мы сумели использовать реальную возможность. Такое уже не повторится.
— Что, по-твоему, нам делать? Не трать, куме, силы... Так, что ли?
Юрий не ответил.
— Ты что, Чарли, захандрил? — В голосе Годуна звучали удивление и злость. — Так имей в виду: мы приведем тебя в чувство. Дурака валяешь...
«Как все это похоже на сцену, разыгравшуюся всего десять дней назад здесь же, когда я разговаривал с Романом Полудневым, потерявшим веру в себя и своих друзей, — подумал Юрий. — Роли переменились. Сейчас на месте Полудневого оказался я, а Петр Годун тормошит меня, пугает, будет упрашивать. Он верит в чудодейственную силу выдумки Чарли. Но ведь нельзя же шаманить, вести людей на верную гибель, очаровав их своим планом массового побега, не веря в этот план, заведомо зная, что их постигнет неудача. Вариант с переодеванием... Такие вещи годятся для водевиля, оперетки, но только не для реальной жизни».
— Давай твою сказку, — нарушил молчание Годун.
— Петр, эта сказка имеет трагический конец.
— Как это — трагический? Смертельный? Нашел чем пугать. Иван Степанович, Полудневый смерти не побоялись. Даже придурок этот, Петух, на смертельную опасность наплевал.
— Я не о нас с тобой говорю. Часовые на вышках искосят пулеметными очередями сотни взбунтовавшихся пленных, завалят лагерь горами трупов.
— Мы в долгу не останемся, — неуверенно возразил Петр.
— Мы погибнем прежде, чем сумеем что-либо сделать.
Годун молчал долго, ерзал, сопел сердито. Наконец произнес рассудительно.
— Ладно... Не глядя на товар, цену не назначают. Давай твою сказку. Поглядим на нее, пощупаем...
Ключевский повернулся на бок, лицом к товарищу, облизал губы.
— Начнем с нового коменданта, унтерштурмфюрера Витцеля. Ты черты его лица и весь облик помнишь?
— Еще бы! Я эту суку до конца своих дней буду помнить, среди тысячи других его личность определю.
— Хорошо. Теперь поставь меня рядом с ним.
— Как это?
— В воображении. Вообрази, что мы стоим рядышком — унтерштурмфюрер и я. Похожи?
Годун удивленно смотрел на Юрия. Он хотел что-то сказать, по тут раздался мощный голос старосты Баглая:
— Четвертый барак, слушай! Проверка барака на чистоту и порядок. Всем стать на свои места!!
Крик старосты, словно сигнал тревоги, поднял пленных с земли, и они устремились к широким дверям барака.
Этого следовало ожидать. Новый комендант Каменнолужского лагеря проявляет особое внимание к четвертому бараку: здесь, несомненно здесь, родилась идея совершить побег на танке. Ведь те, кто сумел осуществить дерзкий план, были из четвертого барака. Все трое! Держись, четвертый барак, это воскресенье не обойдется без крови, жертв.
Юрий Ключевский подбежал к своим нарам, окинул взглядом постель, пригладил хорошо заправленный кусок брезента, служивший ему одеялом, и замер возле столба лицом к проходу. По обе стороны прохода уже протянулись живые цепочки — запыхавшиеся пленные стали на свои места. Слава богу, опоздавших, кажется, нет.
— Ахтунг! — орет на весь барак староста Баглай, ожидающий начальства у порога. — Снять головные уборы! Смирно!
Шорохи, вздохи, покашливание сменяет полная тишина — все знают, что команда «Снять головные уборы» подается Баглаем, когда комендант со своей свитой уже на пороге. Там происходит нелепая церемония встречи начальства — староста вскидывает перед собой руку с дубинкой, точно салютует обнаженным клинком, щелкает каблуками и, сделав шаг в сторону, пропускает в барак коменданта и его сопровождающих.
Главный проход широк — метра три, боковые поуже, но и в них могут свободно пройти три человека рядом. Комендант начинает обход с бокового, обозначенного на специальной табличке проходом № 1. Нары Ключевского на этом проходе. Юрий скосил глаза.
Сперва из-за угла показывается фигура солдата с автоматом на груди, затем крупная овчарка. Собаку ведет на коротком поводке унтерштурмфюрер Витцель. За комендантом не спеша, поглядывая на нары, шагают незнакомый фельдфебель, очевидно, назначенный заместителем Витцеля, и лагерный врач. За ними, соблюдая дистанцию в четыре-пять шагов, идет второй автоматчик. Староста Баглай замыкающий. Помахивая дубинкой, он со свирепым видом оглядывает выстроившихся возле нар пленных.