Я знал: момент для решающего удара нужно выбрать безошибочно — второго случая не представится. Но и медлить нельзя. У меня мелькнула мысль: а что, если сказать несколько фраз по-немецки? Командир саперов, почувствовав неладное, запретит «капитану» подходить к блиндажу... Если завяжется схватка, перестрелка, кто-нибудь из тех саперов, что стоят у блиндажа, поймет, в чем дело, и рванет мост. Но тут же возникла иная мысль — как же те, на той стороне, ведь путь к спасению для них будет действительно отрезан?
«Капитану Павлову», хоть он и не подозревал об этом, удалось сбить меня с толку. Я не учел жестоких законов военной логики, которыми вынуждены руководствоваться военачальники. Из двух зол выбирают меньшее. В случае необходимости полководец без колебания должен пожертвовать частью войск, чтобы спасти от разгрома всю армию. При сложившейся обстановке большинство сражавшихся по ту сторону реки были обречены на гибель, независимо от того, уцелеет мост или нет. А что произойдет, если гитлеровские танки с ходу прорвутся на этот берег?.. Страшно даже подумать.
Момент был потерян — мы подошли к блиндажу. Рядом с блиндажом зияла большая воронка от авиабомбы.
— Товарищ капитан, — словно оправдываясь, сказал младший лейтенант, — мы предусмотрели возможность нападения диверсантов, у нас три пулемета.
— Да, — кивнул головой гитлеровец, — станковый у моста. Я видел...
— И два здесь, — сапер показал на крышу блиндажа, где стоял, направленный на мост, ручной пулемет и затем махнул рукой в сторону окопчика. Окопчик этот находился метрах в семидесяти от блиндажа, из него выглядывали головы двух бойцов, а рядом с ними торчал направленный в небо ствол пулемета.
— Понимаете, в чем дело, — озабоченно ворковал возле сапера «капитан». — Возможно, диверсант был не один, а имелась группа в несколько человек. Генерал-майор выделил под мое командование сорок бойцов и приказал прикрывать вас и мост в случае нападения. Мои люди окапываются выше, вот там, на бугре. Видите? Пластуны залегли на берегу, замаскировались, следят за каждым на мосту. Сколько у вас человек? Созовите всех.
— Гургинидзе! — крикнул младший лейтенант в сторону окопчика. — Давайте сюда оба! Бегом! — он поморщился, решая, звать ли наблюдателя, позвал все-таки: — Коломиец!
Я мучительно бился над решением простейших арифметических задач. Мне не хотелось, чтобы те двое покидали окопчик... Сейчас саперов у блиндажа вместе с их командиром было четверо. Стоявший шагах в сорока выше на склоне наблюдатель не в счет — не успеет подбежать на помощь. Гитлеровцев восемь. Пожалуй, стоило подождать, когда все саперы соберутся к блиндажу, Семеро против восьми. А я? Володька? Девять нас. Но волкодавы... Конечно, знают бокс, приемы самбо и джиу-джитсу. И преимущество внезапного нападения... И неизвестно, как будет вести себя в первые мгновения глухой Володька...
«Капитан» увидел бикфордов шнур, тянущийся от блиндажа к мосту, и две пары проводов в желтой и зеленой изоляции, уходящих в землю. Видимо, для них была вырыта канавка, которую затем забросали землей — саперы боялись, что осколки снарядов или авиабомб могут повредить провода. Они застраховали себя от всех случайностей...
— О! — одобрительно произнес «капитан». — Я вижу, вы приготовились, как надо!
— Конечно, — ответил польщенный младший лейтенант и махнул рукой в сторону бежавших к блиндажу бойцов. — Дублировали на всякий случай.
Я не понял, что означал взмах руки сапера, а «капитан», кажется, этот жест вообще не заметил. «Сверхчеловек» поглядывал вверх на небо, но, как я догадался, делал это он для отвода глаз, а в действительности прислушивался к стихающей за станицей пушечной пальбе. Кажется, танки прорвали оборону и уже шли без выстрелов.
— Авиация вас не беспокоит? Странно...
— Да, — ответил младший лейтенант. — Мост не трогают. Начинайте, товарищ капитан. Все в сборе.
Восемь против неполных девяти... Все равно сомнут, срежут — преимущество внезапного нападения. Саперы растеряются, сразу не поверят мне. А стрельбы пушек уже не слышно, танки прорвались. Колонны спешащих сюда советских войск, посланных защищать водный рубеж, растянулись на марше... Грозный, нефть... Стрелы гитлеровского наступления нацелены туда. Я видел воображаемую карту с этими стрелами, и я видел вход в блиндаж. Там машинки. Я знаю все системы, умею пользоваться. Учили! Пусть свои же убьют, растерзают, но мост будет взорван.
Решение было принято. Может, это последние секунды моей жизни... Но я не испытывал особого страха. Я думал только о взрыве, только о мосте, который взметнется в воздух перед самым носом гитлеровских танков. Больше я ничего не желал.
— Товарищи... — начал «капитан».
Все взоры устремились к нему. «Ну! Вот твой последний шанс на победу... Действуй! Наноси удар псу-рыцарю!» Сильным толчком плеча я сбил с ног стоящего рядом со мной «старшего сержанта», ринулся в блиндаж и... столкнулся грудь с грудью с бойцом, появившимся в проеме входа. Не пытаясь понять, откуда и почему появился еще один сапер, я хотел перескочить, перевались через него, проникнуть в блиндаж, но чья-то сильная рука сгребла меня за ворот, потащила назад. Володька подоспел...
— Это немцы! — в отчаянии, сознавая, что теряю последнюю надежду на победу, закричал я. — Переодетые немцы. Взрывайте мост! Товарищи, немцы, говорю вам. Они захватят... Взрывайте! Я — советский разведчик. Капитан тоже немец. Взрывайте!
Обезумев, я продолжал выкрикивать отрывочные фразы, торопясь, ожидая, что вот-вот меня собьют с ног, заткнут рот ударом приклада. Но если не считать Володьки, по-прежнему державшего меня за ворот, ко мне никто и пальцем не прикоснулся.
И тут я увидел во всей красе бесподобную улыбочку «капитана Павлова». Он улыбался пренебрежительно, одной стороной лица, точно считая, что я недостоин полной улыбки, что для меня хватит и половинки.
— Это тот гитлеровский диверсант, о котором я говорил, — спокойно сказал «капитан» встревоженному, не понимающему, что происходит, командиру саперов и ткнул пальцем в грудь Володьке: — Скажи, артиллерист, что это за человек? Кто он?
Володька понял, ответил:
— Темный... Говорит — диверсант. Теперь ясное дело. Ехал на мотоцикле с немецкой стороны.
— Слышите? — торжествовал гитлеровец. — Этот боец с передовой, конвоир.
— Я советский разведчик, товарищи! Немедленно взрывайте мост! Танки близко... Это переодетый гитлеровский офицер. Весь отряд переодет в советскую форму. У них задание захватить мост. Поверьте... Я вез сообщение нашей разведки, — кричал я, задыхаясь, ловя открытым ртом воздух.
— Посмотрите на его сапоги и брюки... — саркастически произнес «капитан».
— Слышите?... Только капитан и старший сержант говорят по-русски, остальные не знают ни слова! Проверьте!
Я ошибся, знали еще двое. Один сказал: «Сволочь!», другой добавил: «Вот дает!» «Капитан Павлов» взмахнул рукой, щелкнул пальцами, и остальные волкодавы дружно засмеялись.
— Спросите что-нибудь у других, — настаивал я, напрягая сорванные голосовые связки. — Ну, спросите!
Лицо командира саперов взялось красными пятнами, он посмотрел на мои ноги, затем на мост. По мосту на нашу сторону ехало несколько повозок, брели легко раненные, женщины с детьми. Где-то недалеко за бугром раздались взрывы бомб и треск зенитных пулеметов. Смуглолицый сапер с выбившимся из-под пилотки черным курчавым чубом, тот, что прибежал от окопчика (кажется, это был Гургинидзе), что-то сказал своему товарищу, видимо, по-грузински. Я понял только два слова — «кацо», «дубль».
— Товарищ капитан, ваши документы, — тревожно озираясь на своих подчиненных, потребовал младший лейтенант.
— Ну и ну... — обиженно качнул головой гитлеровец, расстегивая карман гимнастерки. — С этого надо было начинать, товарищ младший лейтенант. — Он вытащил несколько книжечек, подал одну, очевидно, удостоверение личности, и спросил с благородным негодованием: — Орденскую книжку? Партбилет? Справку о ранении?
Младший лейтенант взял все документы, торопливо, с суровым видом полистал их, сверяя записи, печати и поглядывал то на фотографии, то на лицо «капитана».
— Это липа! — кричал я хриплым голосом. — Что вы делаете, лейтенант! Гоните их, взрывайте мост, пока не поздно. Танки близко.