Короче, выбежал наш паря на дорогу, а тут урчание автомобиля — «УАЗ» милицейский скачет… Кто в нем? Тоже Леха, но не Ал, а его тезка и бывший одноклассник.
— Ты чего, Серега, тут пляшешь?
— Я? Пляшу? Ну ты даешь! Просто шагаю вприпрыжку…
Леха удивился:
— И мокрый! Ты че, купался?
— А почему бы и нет? Знаешь, как классно с утречка окунуться в студеную водичку…
Милиционера аж передернуло.
— Бр-р-р… А все же синий, — хихикнул он, — давай подвезу, все одно замерз.
Серега с радостью впрыгнул в УА3, но Леха трогать не торопился, все оглядывался, чего-то высматривая.
— Поехали, что ли?
— Погоди… Слышь, Сергей, ты тут ничего необычного не замечал?
Телятников притих, замер… Алексей моментально усек перемену в приятеле и скосил в его сторону взгляд.
— Ну?
— А чего? — внезапно застучал зубами Сережка и принялся усиленно растирать руки, плечи и другие части тела, замерз, мол. — Ты хоть бы печку включил.
— Крыша поехала? С чего это летом печку врубать? — с тем и завел машину. Не стал пока ничего расспрашивать, пусть согреется человек. Однако тоже странно, то весело вытанцовывал по дороге, а тут зубами заклацал…
Еще со школы милиции Алексей Донской усвоил «никогда и никуда не торопиться — всему свой черед». Что и стало его девизом. Нет, в начале своей карьеры сыщика он гнал лошадей, забывая усвоенное и надуманное на казарменной койке. Но ведь служить он вернулся в М…
В М…, где ввиду особенности городка все более контролировалось параллельными организациями, нежели M… — ской доблестной милицией, состоящей из майора — начальника, капитана — его заместителя, а также старшего лейтенанта, коего представлял сам Донской, и двух младших лейтенантов — участковых. Последние двое, как родные братья, походили на знаменитого Анискина в исполнении Михаила Жарова. Оба вышли из постовых, некоторое количество которых тоже наблюдалось в отделе…
Рвение молодого выпускника быстро притушили. С убийствами в М… все было хорошо — не убивали. В основном боролись с самогоноварением. И то, с точки зрения Лешки, странно. Делалось это отлажено. В доме самогонщика, а такие в основном обитали в частном секторе, четверти и бутыли подтаскивались к окну и туда под вой и маты преступника все выливалось. Ежели после оной реквизиции удрученный хозяин выходил во двор, чтоб пострадать над проспиртованной землицей, его взору представала абсолютная сушь и благодать.
А дело в том, что во время акции другой участковый с кем-нибудь из рядового состава, а то и с Лешкой, сидели под окном с ведрами или бидоном и аккуратно ловили в горловину живительную струю. Так работала M… — ская милиция.
Со временем Алексей Донской приноровился к стилю коллег и даже чуть раньше срока стал готовить дырочку на погонах для новой звездочки. Жизнь после конверсии покатила с грохотом.
Что до местных боевых действий, то старались не вмешиваться. Никак не могли разобраться, кто против кого и вообще из-за чего весь сыр-бор…
Сейчас журналист с лейтенантом направлялись к дамбе. Километра три, а значит, десять минут ходу. Но Лешка медленно вел машину, озабоченно крутя головой, словно что-то высматривал. На самом деле сыщик все выжидал момент, как бы ловчее выпытать у Сереги про «мерседес». А тот аж извертелся.
— Ну чего зенки пялить? Лес, он и есть лес. Честное слово, пешком быстрее добежал…
— Ты ж замерз?!
— Согрелся уже…
— Быстро. Ну, так часом, пробегаючи, ничего не заметил?
— Спрашивал же!
— А ты не ответил.
— Потому и не ответил, что ничего не видел.
— Ни автомобилей никаких? Ни мотоциклов?
— Где?! — возликовал Телятников. — Здесь, в чащобе? Ну ты, Леха, даешь!
И он заржал. У бедняги от радости, что милиционер занят поисками чего-то иного, чем каких-то чудовищ, в черепе замкнуло. Ему б испугаться, что сам спер машину, но он после купания совсем об этом забыл.
А сыщик вдруг перестал глядеть по сторонам и обратил взор вовнутрь. И не только взор, но и нюх.
Слава Богу, добрались наконец к плотине.
Раздвинулись на взгорье леса, холмы ухнули вниз, и их взгляду предстала такая красота, что любой, путник ли, автомобилист ли, невольно замедлит шаг, притормозит, застопорится и подобно Лешке Донскому, пусть и выросшему здесь, невольно воскликнет:
— От, блин!..
Два цвета вперемешку и порознь властвовали здесь, и только белеющая плотина делила их, словно тире: голубой — зеленый.