Вскоре после того, как около полудня Мартин ушел, я заглянула к отцу. Тот молча лежал на кровати и смотрел в потолок. Я спросила его, правду ли сказал Грегор. Отец вскинулся, запустил пятерню в седые волосы и в отчаянии завопил: «Я уже и сам не знаю, чему верить!» И опять разрыдался. С тех пор я бесцельно сидела в кухне, погрузившись в собственные мысли и глядя на огонь в очаге. Я больше не смогла заставить себя подойти к телу матери.
Для супа нужна была чистая вода, поэтому я потянулась за бурдюком, но вдруг замерла, вспомнив, что колодец находится у соседнего перекрестка. Все соседи будут глазеть на меня. И шептаться: «Вот она, дочь самоубийцы!»
Отложив бурдюк, я снова села за кухонный стол. Ничего, обойдемся остатками квашеной капусты и размоченным хлебом.
Узор на деревянной столешнице начал расплываться. Меланхолия[7] часто охватывала мою мать, вот уже несколько лет. В такие дни с ней невозможно было говорить, она неподвижно лежала в спальне, широко распахнув глаза. Мы испробовали многие методы, чтобы вывести черную желчь из ее тела – подкладывали ей в постель бусы из гранатов, повязывали ей эти бусы на запястье – ничего не помогло одолеть избыток черной желчи[8], в том числе и кровопускание, скорее ухудшившее ее состояние, чем исцелившее ее.
Однажды – это случилось прошлой осенью – мой отец отдал много денег жене палача, занимавшейся колдовством, чтобы та помогла моей маме. Ворожея расспросила отца, как и когда меланхолия проявилась у мамы впервые. Папа вспомнил, что через несколько недель после рождения моей младшей сестры мама упала у колодца и проплакала несколько часов. Тощая Агнес – так все называли жену палача – предположила, что мамина болезнь – это порча. Она расспросила всех нас о том, кто из наших знакомых мог желать маме зла. Может быть, кто-то был рядом с колодцем, когда мама упала? Но никто из нас ничего такого вспомнить не смог. Мама была застенчивой и заботливой, ее все любили. Впрочем, папа вспомнил одного члена городского совета, когда-то увивавшегося за мамой. Спустя много лет после ее свадьбы советник встретил маму на угольном рынке и бросил ей в лицо злое проклятие: «Чтоб тебе, Маргарита, больше не жить в здравии!» Но называть имя этого советника отец не захотел. Тощая Агнес слепила восковую фигурку, смазала ей голову и грудь маслом, произнесла заклинания против злых духов, а потом растопила эту фигурку у нас во дворе. А для дальнейшей защиты нашего дома от демонов она нарисовала у нас на пороге пентаграмму[9]. После этого маме и правда довольно долго было лучше.
А теперь такое! Самоубийство – позорное, безбожное преступление, подтолкнуть к которому мог только сам дьявол. По крайней мере, так говорят священники. По их словам, душа самоубийцы проклята на веки вечные и обречена скитаться без упокоения. Чтобы не дать душе вернуться в тело, хоронить самоубийцу надлежит лицом вниз, тело же накрыть ветвями терна, а лучше и вовсе уничтожить – сжечь или сгноить в воде, ведь столь чудовищное деяние могло навлечь на всех большую беду.
Услышав громкий стук в ворота двора, я вздрогнула. Неужели пришел городской лекарь? Для всех наших соседей его прибытие покажется подтверждением того, что в нашем доме совершилось преступление. Стук стал еще громче, и я проскользнула к внешней лестнице дома и выглянула в узкую щелочку между досками, но не рассмотрела, кто ждет у ворот.
Спускаться по ступеням было так трудно… Грегора я обнаружила в подсобке, где он при свете коптилки раскладывал товары. Оба окна, ведущие в переулок, были закрыты ставнями.
– Почему бы тебе хотя бы ставни не открыть? – прошептала я. – Тогда мы сможем увидеть, кто это пришел.
– Я и так знаю, кто это. – Мой брат с каменным лицом перенес небольшую коробку с пряжками на стол в лавке. – Пусть отец впустит лекаря в дом.
– Ты же сам знаешь, что он не сможет. Отец обессилел.
– Тогда ты открой ему! Или пусть мастер-медик позовет судебного пристава[10], чтобы тот выломал дверь. Мне все равно. Я впускать его не стану. Нечего ему тут делать.
Скрепя сердце я вышла во двор и отодвинула засов на воротах. Но за воротами стоял вовсе не городской лекарь, а какой-то невысокий сухопарый мужчина немолодых уже лет в черно-белом одеянии монаха-доминиканца. Я потрясенно уставилась на него. Что этому монаху ордена братьев-проповедников[11] от нас нужно? Он как-то связан с Мартином? Неужели с моим братом тоже что-то случилось?
– Слава Иисусу Христу! – поздоровался он, устремив на меня взгляд серых глаз. Выражение лица у него не было таким, будто он принес новую дурную весть.
7
Меланхолия – уныние; ранее это слово использовалось как диагноз при группе симптомов депрессивного расстройства.
9
Пентаграмма – пятиконечная звезда; знак, наделенный важной символикой, используется в магии как оберегающий от демонов символ.
10
Судебные приставы в средневековой судебной системе занимали низкую должность, выполняя поручения суда и приводя в исполнение приговоры о легких телесных наказаниях.