Дора, как мы называли малышку, иногда просыпалась, пока я тихонько сидела в ногах у Эльзбет, и начинала плакать от голода. Тогда я осторожно вынимала эту легкую, как пушинка, девочку из колыбели и целовала ее в лоб, прежде чем отдать Эльзбет.
Во время моих визитов Рупрехт не показывался. Я знала, что он терпеть меня не может, но мне было все равно. Так нам никто не мешал. Эльзбет казалась обессиленной, и вначале я списывала ее состояние на тяжелые роды, после которых ей нужно будет долго приходить в себя. Но даже после того, как отец Оберлин с алтарником[76] пришли крестить Доротею, Эльзбет не стало лучше. Она почти не прикасалась к моим гостинцам с огорода и блюдам, принесенным соседками, по традиции помогавшими свежеиспеченной матери. Когда я пересказывала подруге последние сплетни, услышанные на рынке, ее взгляд оставался пустым. А ведь раньше нам всегда удавалось рассмешить друг друга подобными историями, даже если мы были чем-то огорчены. Я начала всерьез беспокоиться за Эльзбет.
– Разве ты совсем не рада рождению малышки Доротеи? – наконец решилась спросить я.
– Конечно, рада, – слабо ответила моя подруга. – Теперь, когда она ест и много спит, все стало хорошо.
– Почему же тогда ты так грустишь?
– Ничего, все образуется. – Эльзбет отмахнулась.
– Это из-за Рупрехта? Он все еще огорчен, что ты не родила мальчика?
Она промолчала.
Так вот, значит, в чем дело! Я почувствовала, как во мне разгорается гнев. И как только этот самодовольный тип мог быть таким жестоким? Любой, кто видел малышку Доротею хоть мгновение, проникался нежностью к ней. На крестинах я заметила, что не только женщины из округи то и дело разражались умиленными возгласами, но и даже мой папа и Мартин, ставший одним из крестных, выглядели растроганными. Даже Грегор не мог сдержать улыбку, глядя на кроху.
– Давай погадаем? – Я попыталась отвлечь Эльзбет от горестных мыслей. – Я принесла кости.
Достав из корзинки кости, стакан и доску, я разложила все на кровати.
– Начинай, – приободрила ее я.
Но моя подруга только покачала головой.
– Ну же. Тебе так нравится эта игра. Помнишь, в прошлый раз за игрой мы так громко смеялись, что у соседей собака лаять начала?
– Ты начинай, – тихо ответила Эльзбет. – Мне все равно не везет.
– Ну хорошо.
Я начала трясти стакан с костями, с подвыванием произнося:
– О кости, заклинаю вас, во имя всех ангелов Божьих и светил небесных, поведайте мне правду, сбудутся ли мои желания.
Я резко опустила стакан на доску.
– Ну вот видишь, это мне не везет! – Я притворилась, что расстроена. – У меня выпала шестерка и две четверки, а значит, мое желание не сбудется!
Эльзбет молчала.
– Не хочешь узнать, что я загадала?
– Что? – безучастно спросила она.
На самом деле я так торопилась, что даже не успела придумать желание, поэтому нужно было срочно что-то измыслить.
– Чтобы папа купил мне новые сапожки на зиму. Значит, придется и дальше носить старые. Теперь твоя очередь. Загадала желание?
Эльзбет кивнула и неохотно взяла у меня стакан и кости. Она безвольно потрясла стакан и столь же безвольно пробормотала заговор. А потом бросила кости – да так, что лучше и быть не могло.
– Три шестерки! – воскликнула я и произнесла соответствующие слова: – Загаданное да сбудется. Еще до Нового года! – Я заключила ее в объятия. – Эльзбет, милая, вот это везение! Скажи скорее, что ты загадала?
Она смущенно прищурилась.
– Чтобы я… чтобы я больше не… Нет, не могу сказать.
Эльзбет вдруг разрыдалась, и я испуганно уставилась на нее.
– Если бы только мама была еще жива… – выдавила она. – Все было бы проще. И на родах она была бы рядом.
Сглотнув, я сжала ее руку. Мама Эльзбет умерла много лет назад от сухоты[77]. Как и у меня, у моей подруги остался отец и два старших брата – один работал в пекарне отца на нашей улице, а второй уехал в Кольмар. Собственно, я думала, что скорбь Эльзбет по матери давно прошла, подруга ведь так искренне утешала меня после смерти моей мамы. При одной мысли о случившемся с мамой я едва не расплакалась, но заставила себя успокоиться.
77
Сухота – историческое название группы болезней, «иссушающих» тело, таких как рак и туберкулез.