«Да, — успела подумать Люция, — может, фехтовальщик из него и впрямь неважный, зато реакция отменная».
Эльфа отшвырнуло к противоположной стене тесной улочки. Не ожидавший такого поворота дел Бессмертный мигом утратил свойственную его племени аристократическую сдержанность и превратился из умудрённого столетиями нелюдя в обиженного юнца:
— Да вы что?! Совсем ополоумели?! — прохрипел «Тать», приплясывая от боли и держась рукой за ушибленную скулу.
— С ума посходили! — продолжил он причитать и охать, выписывая занимательные коленца. — Сперва какой-то дряни под ноги насыпали — чуть шею не свернул, потом тюком в голову запустили — едва не расшибся, а теперь с кулаками бросаетесь?!
— Люция, отойди от него! — рявкнул Торой так повелительно, что эльф вжался в стену.
А уж ведьма, которая едва не смеялась над забавными прыжками и жалобными причитаниями Бессмертного (он, должно быть, впервые в жизни получил в глаз), стрелой метнулась за спину своего волшебника. Слишком властным был голос Тороя.
Выбежавшие из башни мальчишки приросли к мостовой, не решаясь сделать и шагу вперёд. Только воинственная Кошенька, шипя и фыркая, наскакивала на затравленного эльфа, примериваясь для сокрушительного прыжка, да ещё Торой стоял в опасной близости и враждебно смотрел на подскоки того, о ком совсем недавно говорил с Рогоном.
Алех имел вид потрёпанный и сконфуженный — под левым глазом стремительно наливался желвак, белокурые волосы патлами облепили лицо, уши жалко топорщились. Эльф хватался ладонями за ушиб и, силясь не потерять равновесие, тщетно отбрыкивался от разъярённой кошки, которая драла в клочья его нарядные высокие сапоги (а заодно и ноги). По всей вероятности животина собиралась растерзать ненавистного возмутителя спокойствия, который обнаглел настолько, что посмел пугать её людей. При этом пушистой трёхцветке было решительно всё равно, что перед ней, как-никак эльф, то есть существо во всех смыслах обаятельное и всем четвероногим (да и двуногим тоже) симпатичное. Будь ты хоть феей с крылышками, а посягать на кошкиных друзей не рискуй. Судя по всему, эльф это уже понял.
— Да уберите вы её! — сипло взмолился он. И снова дрыгнул ногой, пытаясь отразить очередную Кошенькину атаку.
— Киса, ко мне! — Эйлан хлопнул себя по колену и о, чудо, трёхцветка перестала наскакивать на незваного гостя. С исполненным достоинства видом победительницы она отошла к мальчикам и встряхнулась, словно бы говоря «Очень нужно. Не для себя стараюсь».
Люция подняла мокрую холодную кошку из лужи и прижала к себе, благодарно поглаживая по мокрой шерсти. Девушка хотела спросить у Тороя, кто такой их неизвестный гость, но вместо этого жалко чихнула. Девушка чувствовала себя голой и несчастной, да и колени до сих пор тряслись от пережитого ужаса.
Торой, ни слова не говоря, сдёрнул с безвольного эльфа плащ и укутал продрогшую спутницу. Бессмертный открыл было рот в попытке что-то сказать, но волшебник сделал неопределённый жест, словно затворил невидимую задвижку, и Алех не смог произнести ни звука — губы крепко-накрепко сомкнулись и теперь ночному гостю оставалось лишь таращиться на мага да испуганно вращать глазами без права на оправдательную речь.
Но чародей даже бровью не повёл, видать, нынешним вечером жалость к побеждённому была ему чужда. Торой обнял Люцию за плечи, почувствовал, как она зябко трясётся под Алеховым плащом, и виновато сказал:
— Прости, я не мог вернуться раньше.
Тут-то ведьма и позволила себе обиженно и укоризненно расчихаться.
Они возвращались в покинутые комнаты по дугам мостовых — впереди Эйлан и Тальгато, держащиеся за руки, следом спотыкающийся Алех в уже насквозь промокшей щёгольской одежде и изодранных сапогах, за ним ведьма в слишком длинном для неё плаще и хмурый волшебник с отпечатком эльфийской ладони на щеке.
В покоях Люция заставила себя немного и через силу поплакать, чтобы Торой с виноватым видом побегал вокруг с сухим одеялом, извинениями и бокалом подогретого вина. Алех, насупившийся и не имеющий возможности произнести ни слова, сидел в кресле возле камина. Он держался независимо, но вместе с этим несколько затравленно. И, хотя эльф попытался изо всех сил принять заносчивый вид, получилось это у него плохо. Возмутитель ночного спокойствия обиженно вращал глазами (один из которых уже изрядно заплыл) и силился разрушить чары волшебника. Однако слабые попытки оставались безуспешными.
Тальгато, обычно безучастный ко всему, кроме своих рисунков и карандашей, замер возле порога и принялся беззвучно плакать, сотрясаясь всем телом.
— О, Сила Всемогущая! — выругался Торой. — Ну, что ещё?
Рисовальщик подрагивающим пальцем указал в направлении балконной двери — здесь в хаосе валялись раздавленные баночки с красками, сломанные карандаши и кисти. На роскошном ковре подсыхали отпечатки подмёток Алеховых сапог, удачно измазанных в белилах.
— Здесь такой беспорядок… — проскулил мальчишка, глотая слёзы, и добавил. — Тальгато не виноват.
Торой покачал головой:
— Конечно, нет. — И тут же поинтересовался, — Эйлан, твоя идея?
Паренёк довольно кивнул.
— Толково придумано. — Похвалил волшебник.
Алех дёрнулся, видимо припомнив падение, и стал обиженно рассматривать испачканный в белилах сапог.
— Помоги Тальгато. — Попросил волшебник внучка зеркальщика.
Маг отвернулся от мальчишек, которые принялись ползать по полу, собирая уцелевшие карандаши и краски. Юный рисовальщик обиженно всхлипывал, а Эйлан вполголоса уговаривал его не расстраиваться. Внучок зеркальщика вообще занял по отношению к слабоумному художнику эдакую покровительственно-заступническую позицию — взросло хмурился, качал головой и с самым серьёзным видом в чём-то увещевал. Впрочем, Торою было не до ребят. Мрачный, словно нависшая за окном туча, маг повернулся к Алеху и повторил то неуловимое движение, которое заставило Бессмертного замолчать.
— Говори. — Это милостивое позволение прозвучало, как приказ.
Волшебнику было странно видеть эльфа таким растерянным и испуганным, из-за этого казалось, будто остроухий ведьмак и не нелюдь вовсе, а самый обыкновенный человек, да ещё и чуть не ровесник Тороя.
— Не в голосе я, простыл. — Буркнул со своего места Алех.
Маг от щедрот своих вручил эльфу стакан горячего вина и пояснил недоумённо таращившейся Люции.
— Это друг моего наставника. Его зовут Алех.
Ведьма учтиво кивнула (жалкие остатки бабкиного воспитания) и вежливо сказала совершеннейшую нелепицу:
— Очень приятно познакомиться.
— Не могу согласиться. — Также вежливо ответил эльф и подытожил. — Мне приятно не было.
И он сначала с жалостью поправил свой некогда щёгольский сапог, а потом безо всякой приязни посмотрел на умывающуюся кошку. Торой, совершенно беспристрастный, взирал на Бессмертного.
— Алех, — напомнил маг, — я слушаю твои объяснения.
Эльф изящным движением отбросил со лба мокрую прядь. Он держался с таким достоинством, словно не был обезображен вульгарным тёмно-малиновым желваком и драной одеждой:
— Видишь ли, Торой, — начал он невозмутимо, — я прибыл сюда после тягостной болезни и менее всего собирался кого-то преследовать или пугать. Рассчитывал найти вас, деликатно постучаться и разбудить, но вы почему-то меня опередили, испугались и кинулись наутёк, да так бойко, что не угонишься. Даже не думал, что способен нагнать такого страха. Я пробовал окликнуть твою спутницу, но, увы, из-за собственной хрипоты остался не услышанным.
Он и впрямь не говорил, а сипел.
Люция согласно закивала:
— Правда, правда, он что-то там пробулькал, но я только сильнее испугалась. — Она подтянула плед к подбородку и тут же пожаловалась, — Торой, он превратился в огромную летучую мышь!
Маг приподнял брови и снова повернулся к Бессмертному: