С воображением, как известно, у любой ведьмы полный порядок. А для подкрепления результата Фиалка щедро потянула Могущество из мокрой болотной земли. Получилось! Эйлик даже вскрикнул от удивления — бросок Силы хлестнул пространство, но арканная петля, вместо того, чтобы обхватить беглянку за плечи, соскользнула и ни на миг не задержала колдунью. Это позволило Ители выиграть несколько драгоценных мгновений.
Ну же! Ещё чуть-чуть… Ещё несколько шагов!
А ноги уже подгибаются от усталости.
Вот, вот она Топь! Сердце Ители возликовало от счастья. Получилось!
И в этот самый момент жёсткая рука рванула беглянку за косу. Ведьма бессильно взмахнула руками и опрокинулась на преследователя. Из глаз брызнули слёзы невыносимой боли. Совершенно отстранённо колдунье подумалось: «Интересно, почему мужчины, вроде Эйлика, всегда стараются ухватить именно за волосы? И не только ухватить, но ещё и дёрнуть со всей дури?».
По затылку поползла тяжёлая струйка крови. Всё-таки вырвал клок волос, погань болотная! Сильный рывок развернул колдунью лицом к преследователю. Волшебник заломил жертве руку и теперь вплотную прижимался к Фиалке.
— Добегалась? — жарко, торжествующе выдохнул он ей на ухо, скользнув губами по раскрасневшейся щеке. — Не следовало удирать. Тогда бы и больно не было.
Итель хватал ртом воздух, чувствуя, что сердце, встревоженное дикой гонкой, вот-вот выскочит из груди. До Топи осталось всего несколько шагов…
— Ну, что молчишь? — волшебник встряхнул пленницу, отчего заломленная рука вспыхнула страданием.
На лице Эйлика уже не осталось и следа прежней мягкости. Фиалка попыталась вырваться, но маг только надёжнее перехватил её вывернутый под немыслимым углом локоть. Девушка взвыла от жгучей боли. И снова не к месту подумала полную ересь: «Странно, а ведь считается, будто злодеи, все как один — омерзительные типы с гнилыми зубами и грязными лапами, а мне вот попался вполне благопристойный». Да уж, глупее не придумаешь — благопристойный злодей. И она, зло и болезненно расхохотавшись, со всей силы ударила недруга коленом.
От неожиданности и боли Эйлик вывернул руку жертвы. Что-то хрустнуло, да так противно, что у ведьмы перед глазами померк белый свет. А потом пришла Боль. Ослепительная. Такая сильная, что у Ители даже не получилось закричать — вопль застрял глубоко в груди. От жестокой муки затошнило, разом пересохло во рту, а по всему телу выступил ледяной пот.
Отомстил.
— Что же ты так на нас посмотрела, хозяюшка? — прохрипел Эйлик сиплым, дрожащим от похоти и отступающей боли голосом. — Будто помоями облила. Или ты магов, после своего благоверного, за мусор держишь? Ну?
И снова эта боль в руке, перед которой навсегда меркла, как несущественная, боль от выдранных волос и усталость в одеревенелых ногах. Итель взвыла во весь голос:
— Пусти, свинья корытная!
Эх, видать, он прав. Фиалка и впрямь отдарила магов ответным презрением, то-то Аранхольд таращился так недобро. Ну да ничего, Эйлик, вон, тоже в долгу не остался — руку ей сломал.
Болотистая земля мягкая, а потому Итель, упав, не ушиблась. Только затылок на месте вырванных волос защипало от гнилой жижи. Эйлик навалился сверху, вминая жертву во влажный мох, и принялся жадно рвать на ней платье — только ткань затрещала.
— Пусти! Пусти! — рыдала ведьма, тщетно пытаясь вывернуться из грубых рук.
Но вот пальцы мужчины надёжно сомкнулись на горле трепыхающейся «дичи», да так сильно, что та безмолвно забилась, шлёпая руками по волглой земле.
— В болото меня утянуть захотела? Думала, на дурака напала? Заткнись теперь. Будешь молчать, отпущу живой. Поняла?
Итель, у которой к моменту окончания этой пламенной речи перед глазами уже плыли чёрные круги, из последних сил кивнула. Хватка стальных пальцев сразу же ослабла, и ведьма принялась ловить ртом воздух. Это занятие оказалось таким увлекательным, что она даже не почувствовала жадных рук, самозабвенно лапающих её под обрывками одежды.
Собственно, Эйлик оказался тоже чрезвычайно увлечён, а потому не заметил, как внезапно успокоилась жертва, лицо из умело испуганного сделалось сосредоточенным и спокойным.
«О, мужчины, как вы предсказуемы… — со сладкой ненавистью подумала Фиалка. — Вас так легко обмануть, что это даже стыдно делать. Вот, ты сейчас так увлечён, что не понял главного — я вовсе не топить тебя собиралась, а лишь отвлекала от главного — от своего колдовства. Умрёшь ты совсем иначе».
С замиранием в сердце она прислушивалась к тихим шорохам, которых распалённый волшебник не мог, точнее не хотел, слышать. И то верно — болото всегда полно неясных шелестов, кто же обратит на них внимание?
Лишь на мгновенье мужчина оторвался от созерцания беспомощных прелестей своей добычи — его удивило, что она так быстро смирилась. А, когда чародей увидел безмятежную улыбку на измазанном в болотной грязи лице, было слишком поздно. Даже для магии.
— Чародей, — проворковала Фиалка, — ты умрёшь, как скот.
Эйлик хотел было ударить её, но что-то гибкое и ледяное скользнуло по его бедру. Волшебник замер, думая, примерещилось. Однако за ледяным скольжением последовала короткая, словно укол иглы, боль. Тело перестало подчиняться. Миг, и отведённая для удара правая рука онемела, повиснув плетью. Холодная скользкая лента обвилась вокруг шеи обездвиженного мага, и перед его глазами возникла, покачиваясь, чёрная треугольная голова с немигающими глазами. Голова гадюки.
Увы, Эйлик не мог отбиться от обитателей Топи магией. Яд Кин-Чианского болотного гада парализует в считанные секунды, а в обездвиженном, изумлённом болью и ужасом теле какая может быть Сила?
И ледяные тела обитателей Топи продолжали опутывать бьющегося в коконе гибких колец мужчину. Это выглядело премерзко — человеческий силуэт, кишащий чёрными глянцевыми жгутами. Они переплетались друг с другом, свивались и развивались, шипели и шелестели, обвивая тело жертвы всё плотнее и плотнее. Иногда в этом месиве нет-нет да мелькала белая плоть. Впрочем, тонкие чёрные змеи, каждая длиной не больше аршина, продолжали выползать из высокой травы и опутывать тело чужака, посмевшего вторгнуться в их царство.
Фиалка поднялась на подгибающиеся ноги и равнодушно перешагнула через клубок кишащих змей, которые с наслаждением вытягивали жизненные соки из ещё тёплого (и, конечно, живого) тела жертвы. Эйлик сдохнет не сразу, яд убьёт его в лучшем случае через четверть часа. К тому времени Итель уже доберётся до дома, где умирал или уже умер её муж.
Свитое змеиными телами бесформенное нечто, которое совсем недавно было волшебником, входящим в состав Великого Магического Совета, жалко захрипело. Может, змея в рот залезла?
— Рот не открывай. — Равнодушно посоветовала Фиалка и, шатаясь из стороны в сторону, поковыляла обратно в чашу, прижимая к расцарапанной груди увечную руку.
Древний призыв, на который отзывался всякий гад, оказался услышанным даже здесь, в этой чужой и дикой Топи, населённой неведомыми тварями. Да, любой лес, где бы он ни находился, всегда будет для ведьмы родным домом. Можете поверить.
Один раз она упала, оступившись в высокой траве. Упала очень неудачно — на сломанную руку. Боль была такой ослепительной, что Итель вгрызлась зубами в жирную влажную землю. Но ничего, вскорости попустило. Плача от нестерпимой душевной и телесной муки, ведьма добрела-таки до избушки и лишь на мгновение задержалась у входа. Здоровая рука дрожала, тряслась и всё никак не желала толкнуть приземистую дверь. Фиалка пнула дверь ногой. Створка с грохотом ударилась о стену и едва не захлопнулась снова. Но всё же колдунья успела увидеть… и это мимолётное зрелище прогнало остатки оцепенения. Итель ворвалась внутрь.
Рогон сидел на полу, привалившись плечом к стене. Нож торчал под левой лопаткой — уродливая рукоять выпирала из спины, словно обломок кости. Кровь из раны текла очень медленно, даже как-то неохотно.