– Лучше молчите, мерзавец, – ледяно проговорил я. – Лучше молчите…
– А что тут молчать? Никола ее имел, с Миколой ею поделился, они вдвоем ее на куски и порубят, грешную! Так-то-с, Петр Ильич! Порубят!
– Вот что, свинья, если с ней что-нибудь случиться, я тебя найду и прикончу, – мне больше не хотелось цацкаться и быть вежливым с этой змеей. – Слово дворянина: убью.
– Неужто она вас нынче же и обработала, а? Едва я отвернулся, прочь пошел? – он хитро прищурил глаза: – В постельку затащила? Это она умеет! И не от нее ли вы такой распаленный? – Он боялся и меня самого, и револьвера, но говорил, говорил быстро, взахлеб: – Да что вы мне сделаете, что?! Кабанин – сила! Он и вас, и вашего Кураева под себя подомнет! Вы бы лучше уезжали к себе в Самару, Петр Ильич, живее были бы! А мы Марфушу вам отдадим, не думайте, ее сахарку сладенького надо-о-о-олго еще хватит! А если что, и на многих!..
Я усмехнулся:
– Да, первое впечатление меня не обмануло. Мерзавец! А теперь говори, Пантелей, что было в этом письме?
– А что тут говорить, Петр Ильич, по-французски я читать не умею, – усмехнулся Зыркин. – Никак нет-с! Видел его, указал на него, деньги получил – и все дела!
– Убью, – ледяно пообещал я.
Уколов меня взглядом, Зыркин опустил глаза:
– Верьте не верьте, но это так. Я же не Марфуша – языкам меня не учили-с! Услышал я только от Кабанина одно, это когда он письмо просмотрел: «В Прагу поедем, Никола! С аглицким магом мне свидеться надобно! Дело того стоит!..» Это все, – мрачно закончил Зыркин. – И нечего в меня револьвером тыкать, господин барин!
Я встал с края его кровати, подошел к дверям, приоткрыл их.
– Степан! – негромко позвал я.
Мой спутник вошел в покои камердинера, взглянул через мое плечо и тотчас же крикнул:
– Петр Ильич, пальнет сукин сын! Пальнет!
Я стремительно оглянулся – Пантелей Ионович, как видно вытащив оружие из-под подушки едва я отвернулся, уже взводил дрожавшей рукой курок.
– Опустить оружие! – взревел я. – Немедленно!
Но он не послушался. Прицелился и выстрелил, да еще дважды! И оба раза – в косяк. Вторая пуля прошла у самого уха Степана. Руки дрожали от страха у подлеца! А так бы!.. Третий выстрел не последовал, хотя и должен был – выбросив револьвер вперед, стрелял уже я. Один раз – и точно в ладонь коварного и мстительного камердинера. Завопив, он выронил свое оружие, а я, уже целясь в голову Зыркина, наступал на него.
– Хорошо, хорошо! – прихватив здоровой рукой искалеченную, закрываясь ими, давился от боли Зыркин. – Все, все!.. Ваша взяла, ваша! Будьте вы прокляты, – сжимая что есть силы прошитую пулей руку, прохрипел он. – Оба, оба…
И тотчас же на пороге пламенем выросла Марфуша в той же ночной сорочке и в платке – бледная, перепуганная.
– Да что ж тут такое делается?! – сжимая платок на груди, поспешно спросила она. – Кто стрелял?! – Злобная физиономия камердинера, скорчившегося в постели, кровь по одеялу, да еще револьвер рядышком красноречиво говорили за себя: битва! – А-а, Пантелей Ионович, – протянула она, – а вы, как я погляжу, стрелком заделались? Это с каких же пор?.. Петр Ильич, Петенька, не ранен?
– Нет, Марфуша, – сдержанно ответил я. – Но коли бы не Степан, тут бабушка надвое бы сказала!..
Зыркин нервно рассмеялся.
– А вот и сучка объявилась, – пробормотал он, насколько позволяла ему боль. – Потаскушка наша. «Петенька» вы ей уже! Ух-х! Так я и думал: обработала она гостя от графа Кураева!..
Из-за спины Марфуши и Степана уже выглядывал Митька. А за ним – кучер Сивцовых. «Чегой там, чегой?!» – спрашивал он и тянул вперед бороду, боясь войти. Прибежал и еще кто-то из челяди. И вдруг, всех раздвинув властно, вышла вперед хозяйка – Софья Андреевна, заплаканная, но с гордо поднятой головой.
– Чего вы здесь устроили? – спросила она. – Что за балаган? – глянула на Марфушу. – И ты тут, голубушка? Ну-ну. А не из-за тебя ли баталия? – И тотчас уставилась на меня и корчившегося Зыркина: – Попрошу ответить, кто стрелял?
Я вышел вперед. Чинно, с поклоном, поздоровался. Представился. Имя графа Кураева сразу уравняло наше положение – слишком многим, думается, были обязаны мелкопоместные Сивцовы сиятельному вельможе. Я потребовал закрыть дверь, выставив всех, кроме Степана. Марфушу я отправил за бинтами.
– Уважаемая Софья Андреевна, этот господин, – я кивнул на раненого, – господин Зыркин, камердинер, и был повинен в смерти вашего мужа.