— А почему бы не помочь хорошему человеку в трудную минуту?
В его взгляде я прочел искренность. Участие такого специалиста могло оказать мне неоценимую услугу, но последнюю точку должен был поставить я сам. Я задумался, принимая решение:
— Ты когда-нибудь убивал людей?
— На войне.
— А в мирной жизни?
— Где ты видел мирную жизнь? Ты считаешь, что в Чечне за год погибает меньше людей, чем в городах России? В этих каменных джунглях смертей не меньше, а может, даже и поболее.
«А ведь он прав!» — услышал я внутренний голос. Смерть действительно живет в городах. Прогуливаясь по вечерам, она приглядывает себе новые жертвы, выбирая самые изощренные способы их гибели, словно напоминая о себе смертным, она не дает им расслабляться, превращая жизнь каждого в борьбу за свое место под солнцем.
Мы сели рядом и закурили.
— Жену и друга убили, а затем сожгли в моем доме. Я знаю, кто это заказал. Достать его можно с пятисот метров. Расстояние примерно такое же, как до поляны.
— А ты где был?
— В командировке.
Сергей курил, жадно затягиваясь.
— Кто он?
— Мафия.
— А исполнителей знаешь?
— Нет.
— Жаль! — Он потушил сигарету. — Есть у меня игрушка с глушителем. Вернемся на заимку, покажу.
Я видел, как Сергей оживился. Он словно ждал от меня предложения, которое бы смогло на время вернуть его к прежней военной жизни.
Теперь мы шли рядом. Тропинка, виляя между деревьев, вскоре привела нас к заимке. Галя уже растопила баню и теперь хлопотала на кухне, собирая завтрак.
— А, вернулись! — увидев нас, сказала она. — Ну как поохотились?
Сергей протянул ей рюкзак:
— Положи в холодильник, но только не замораживай. После обеда нужно староверам отвезти, — сказал он, посмотрев на меня.
Я согласно кивнул и обратился к Гале:
— Настя проснулась?
— Пошла с Машей гулять.
День обещал быть солнечным. Птицы словно обменивались утренними новостями, наперебой щебетали, укрывшись на ветках среди листвы.
— Пойду, позову ее завтракать.
Спустившись к реке, я увидел Настю. Она стояла у высокой ели и безнадежно просила спуститься вниз медведицу Машу, которая залезла до середины ствола и теперь в нерешительности размышляла: продолжать лезть вверх, что может быть опасным, или спускаться вниз? Медведица, впившись когтями в кору, важно поглядывала на нас с высоты.
— Привет! — сказал я.
Девушка была явно смущена своим положением, поэтому мне захотелось «плеснуть масла в огонь».
— Что, подружка убежала от тебя на дерево и не хочет спускаться?
Огонь блеснул в глазах Насти, но не обжигающий, а наоборот, ласковый, беззащитный.
— Маша, пойдешь завтракать? — обратился я к медведице.
Слово «завтрак» она знала хорошо, поэтому не стала долго раздумывать и, немножко покряхтев, спустилась вниз. Мы посмеялись от души, наблюдая эту картину. Оказавшись на земле, медведица косолапо побежала к заимке.
За столом я попросил Галю рассказать о староверах, и она поведала нам об этих людях, самозабвенно ушедших в мир, где чтится Старый Завет, имеющий тысячелетние корни.
Они живут коммуной, почитают Господни заповеди, выращивают и пекут хлеб. Удалившись от мирской жизни и дожив до третьего тысячелетия, не имеют ни радио, ни телевизоров. Но в то же время на их полях работает хлебоуборочная техника, а дома освещает электрогенератор.
Настя захотела поехать с нами. Ей посчастливилось познакомиться с Прокопычем, который всю свою жизнь посвятил народному врачеванию. Он прекрасно разбирался в травах, готовил афродизеаки[2], зная секреты, которые передавались от поколения к поколению. От него веяло мудростью и добротой. К нему за помощью приходили люди, и он их лечил травами и настоями. Насте, как врачу, это было очень интересно.
Сергей передал Прокопычу рюкзак, который мы забрали у браконьеров, и он выложил на стол содержимое:
— Ээ—эх!.. Совсем нет совести у людей. Это ж надо, столько зверей побить!
— Теперь они сюда больше не сунутся! — сказал я. Мне хотелось развеять Настины сомнения.
Прокопыч взглянул на меня поверх своих очков и обратился к Сергею:
— Сережа, опять браконьеры?
Тот лишь кивнул в ответ.
— И ведь носит же земля таких людей. Изверги!
Поохав еще немного, старик занялся приготовлением какого-то снадобья, а мы попрощались и поехали на заимку.
* * *
Галя вычесывала медведицу специальной металлической расческой. Маша, вытянувшись, лежала на животе, подергивая ушами от удовольствия.
— Ну, как тебе здесь? — спросил я у Насти.
— Очень нравится!
— Что ты думаешь о Сергее?
— На пирата похож.
Я невольно улыбнулся такому точному сравнению: вылитый Джон Сильвер.
Сергей появился на крыльце с чемоданчиком, напоминающим футляр от саксофона. Проходя мимо, тихо произнес мне:
— Я на спортивной площадке.
Не трудно было догадаться, что он несет «игрушку», о которой говорил. Наш заговорщический вид заинтересовал Настю, но найдя нужные слова, я отправил ее смотреть телевизор, а сам быстро зашагал вниз по тропинке.
Сергей, ожидая меня, курил, выпуская кольцами дым. В его глазах я увидел загоревшийся огонек.
— Есть подозрение, что это то, о чем ты мне говорил? Я не ошибся?
Он открыл футляр, из деталей вдавленных в поролон, быстро собрал винтовку.
— Прицельная дальность стрельбы — семьсот пятьдесят метров. Лазерный прицел. Совершенно бесшумна. Спецпатроны. Рожки по четыре и десять патронов. Калибр — девять миллиметров.
Я взял ее в руки и почувствовал, насколько она легка и удобна.
Мы отошли метров на пятьдесят. Сергей взял винтовку, прицелился и нажал на курок, но выстрела я не услышал: это был щелчок, вслед за которым на спортивной площадке упала «груша», набитая песком. Веревку, на которой она висела, словно перерезали ножом.
На турник я поставил железную банку. Сергей протянул мне винтовку:
— Наводи красную точку в центр. Дави плавно: курок «мягкий».
Я выстрелил — банка упала на траву. Я внимательно рассмотрел винтовку, не скрывая своего восторга.
— Чье производство?!
— Россия.
— Серьезно? — удивился я.
— Трофейная. Такой даже у спецназа нет!
— А почему тогда трофейная?
— Этот винтарь много людей положил на Кавказе. Появился снайпер и давай наших ребят укладывать. Ранения — все смертельные. Бронежилет — насквозь, а мясо — в куски. Вот я с ним почти две недели в кошки-мышки играл. А он — матерый, хитрый. За все время я ни разу его не видел. Бьет с семисот метров — при этом ни выстрела, ни вспышки. Засечь — невозможно. Потом, видать, страх потерял, подошел поближе, здесь я его и снял. А ночью сползал, забрал эту «игрушку».
— Как же так, у них есть наши винтовки, а у нас нет?!
— Потому что у них — деньги!
Что-то больно кольнуло в груди. Может быть — обида за Родину, которая, словно изнасилованная девка, оскорбленная и ограбленная, до сих пор от стыда не может встать с колен.
— Деньги, говоришь? Ты прав. Я готов рассчитаться!
— Э, брат, да ты не понял. Эта вещь не продается, но службу сослужить она тебе сможет.
Я не знал, как к нему относиться, он вызывал во мне двойственные чувства. Главное заключалось в том, что мы были искренними друг перед другом, и это сближало.
— Сергей, если ты мне поможешь, то не пожалеешь об этом.
— Дальше не говори, не надо. Живы будем, не помрем. Теперь тренируйся.
— А патронов много?
— Обычных — полный цинк, тебе хватит, а специальные для дела пригодятся.
Он обучил меня пользоваться лазерным прицелом, дал четкие наставления по стрельбе. Я овладевал винтовкой, пытаясь слиться с ней в единое целое.
Представляя своего врага, постепенно увеличивал дистанцию: выстрелы у меня получались все лучше и точнее. Я осознавал, что держу в руках смертоносное оружие: легкое, бесшумное и надежное, пулеметные пули которого прошивают тело насквозь, разрывая мясо в клочья, они не оставляют для жертвы никакой надежды на выживание.