Оба давно уже жаркие, потные, шальные от желания, сталкивались зубами, пытаясь поцеловаться, но выходило плохо: губы не слушались, им было надо двигаться дальше, по шее, по плечам, по скулам…
- Малышка, я так скучал по тебе, моя хорошая… - Миша еще был в состоянии что-то шептать ей связно, во всяком случае, она понимала слова. Хоть они и походили больше на сдавленное шипение или короткие стоны… - Так хочу тебя…
- Я тоже.. Очень… - Все, на что была способна Арина. Только повторять много раз эти отрывистые фразы. Или протяжное «даааа», когда Миша, наконец, решил, что хватит баловаться, и заполнил ее целиком.
После этого - ни одного внятного слова. Стоны, отрывистое дыхание, а порой - тишина, когда Арина в моменты самого пронзительного удовольствия вдруг забывала, как дышать, и только сильнее веки сжимала, чтобы не сойти с ума. Ведь от кайфа тоже с катушек слетают… И Миша, кажется, слетел. Он наращивал темп движений, когда, казалось, быстрее и сильнее уже некуда, а потом замирал на время, заставляя девушку хныкать от нетерпения, довольно хмыкал, и снова разгонялся.
Рина скучала по этим ощущениям так долго, что сейчас они были почти болезненными, но от того удовольствие стало еще острее. Казалось, что его просто пережить невозможно. Несколько коротких, но таких насыщенных минут, и она взорвалась. Миша - секундой позже.
Приходила в себя, собирая мысли по кусочкам, а они лениво кружились в голове, не желая собираться в кучу. Одно желание было ясным и точным: хотелось мурлыкать, будто сытая довольная кошка. Даже веки не желали разлепляться…
Однако же, лежать так бесконечно было невозможно. Удовлетворенное тело вдруг вспомнило о других потребностях: жутко захотелось пить и есть. Пришлось, хоть и с усилием, разлепить правый глаз, затем и левый.
- Миша! Ё-моё! Я проспала на работу!
Глава 20
- Я поняла, Ирина Петровна… Да… Больше такого не повторится… Конечно, я все прекрасно понимаю… Нет, я очень дорожу своей должностью и работой… - Очень сложно было вставлять ответы в непрерывную речь директора, состоящую из сплошных обвинений и угроз. Будто нашкодивший подросток, Рина стояла перед столом начальницы (присесть ей никто не предложил, а сама она ни за что не рискнула бы), склонив голову, спрятав руки за спиной. Краснела, бледнела, смущалась, выталкивая из себя слова. Было стыдно до безобразия. И даже не столько за опоздание, а за то, что ей приходится так вот унижаться.
А это было форменное унижение, практически распятие на доске позора: ведь, кроме директрисы, в кабинете сидели все три ее заместителя, и Анна Борисовна, и Елена Дмитриевна, и Сергей. Вообще, это было нормальной практикой в их жизни: вызывать на ковер провинившегося и распекать его всем руководящим составом. Но так, чтобы все три зама собирались в один день, случалось крайне редко. Вернее, Арине вообще ни разу еще не приходилось вот так стоять и оправдываться - поводов не было. А сейчас еще и присутствие Сергея, отчего-то, делало ситуацию в разы болезненнее. Он, кажется, находился в кабинете больше для проформы, чем реально собирался участвовать в воспитании подчиненной. И, вполне возможно, был бы не против и встать на ее защиту. Даже пытался что-то сказать, когда Ирина Петровна сделала паузу, чтобы набрать в грудь воздуху…
- Ирина Петровна, я думаю, на этот раз достаточно будет для Родионовой…
Вот зря он, вообще, открывал рот…
Такая милая и обходительная, с тихим и вкрадчивым голосом, директриса неожиданно перешла на визг. Арина даже подивилась той скорости, с которой женщина разогналась от простой нотации до откровенного ора, а возможности ее голосовых связок так и вовсе вводили в прострацию… Правда, визг был настолько неприятным, что пришлось поморщиться…