— Ну Сидорову, она же по мужу Горчакова. Эти петухи вокруг нее чуть не полгода круги нарезали, а она взяла и в сторону вильнула, за этого своего Олега выскочила. Умора!
Вот уж действительно, умора — Татьяна который год за Олегом, а я и не знала, что она Горчакова. Но вообще-то от Санечки я ждала больше информации.
— Ну что, господа, все слышали? Получается, что мотив у Славы мог быть. Хотя он и не слишком похож на человека, способного затаить тайную ревность. Тем более что оба с носом остались, был бы смысл ревновать к Марку.
Я достала из шкафа еще четыре фигурки.
— Ты что, солнышко, в шахматы играть собралась?
— На двенадцати досках, причем вслепую! — огрызнулась я.
Ильин вздохнул.
— Ладно, если тебе так соображается лучше…
— Да, лучше. И не надо из меня чудовище делать. Это не я людей с шахматными фигурками путаю, а тот, кто… Ну, в общем, кто-то из этих.
— И много их у тебя? — поинтересовался Никита.
— На всех хватит. Если на китайскую мафию не нарвемся.
— Почему китайскую?
— Потому что все одинаковые и очень многочисленные.
А статуэток у меня скопилось и вправду немало. Парочку я купила сама, остальных надарили всяко-разные гости. К случаям и без оных. Когда собираешься к кому-то с более-менее торжественным визитом, вечно приходится ломать голову: чего бы человеку такое преподнести. Чтобы и не очень дорого, и изящно, и удовольствие доставить.
Про мое равнодушие к растительности — как в горшках, так и в букетах — знает, кажется, полгорода. Вот и выискивает народ фигурки позабавнее. Целое стадо скопилось. Надумаю уйти из газеты, открою магазин сувениров, сразу стану миллионером.
Для директора «Сюжет-клуба» я выбрала маленького зеленого динозаврика с «бабочкой» на том месте, где положено быть шее. Для центра «Двое» — из чувства противоречия — взяла двухдюймовую копию роденовских «Амура и Психеи».
— А это что за фря? — спросил Ильин, разглядывая предпоследнюю статуэтку — соломенную Кармен. Вообще-то я предпочитаю керамику или металл в чистом виде, но далеко не все гости об этом знают. Дареной игрушке в нутро не смотрят. Тем более что фигурка совершенно прелестная: простенькая глиняная куколка, а вся одежка сплетена из крашеной соломки и шелковых ниток, только башмачки деревянные. Веер, черная мантилья, которой она кокетливо прикрывает лицо — Кармен, да и только.
— А это специально для твоей версии о неосторожном убийстве. Ну помнишь, ты предлагал — дескать, любящая дама решила избавить ненаглядного от пагубной привычки и перестаралась.
— Ты это всерьез?
— А почему нет? Ну, правда, кому Марк мог так уж помешать?
— Месть вообще исключаешь?
— Не смеши меня! Месть… За что?! Заботливая дура — это хоть где-то правдоподобно. Мужики тоже могут ошибаться: сначала сделал, потом подумал — а большинство прелестных дам делает то, что им, видите ли, сердце подсказывает, а думать они при этом ни до, ни после не желают. Хорошо еще, когда присутствует классическая женская интуиция — она, как правило, без лишних умственных заморочек выводит к верному решению. Только… называют эту способность женской, а обладает ею дай бог одна из десятка.
— И женщин ты почему-то не любишь… — заметил Ильин, задумчиво глядя на «Кармен».
— Крайностей я не люблю, — ринулась в бой справедливая Маргарита Львовна. — А женщины к ним более склонны. Гораздо более даже. Лучшие из них, женщин то есть, в самом деле способны видеть куда как дальше вашего полу, но ведь это лучшие. Вроде меня, — честно добавила самокритичная я. — А остальные почему-то свято уверены, что это общее свойство, и потому делают то, что им куда-нибудь взбредет, даже не давая себе труда задуматься о последствиях.
Никита скептически хмыкнул.
— Первый раз слышу теорию «обезьяна с гранатой» из женских уст. Продолжайте, мадемуазель, оч-чень интересно…
— Издеваешься? Софью Андреевну вспомни.
— Какую Софью Андреевну? — опешил Ильин.
— Толстого жену, Льва Николаевича. Не могу сказать, чтобы я его любила, скорее наоборот, но ее поведение вообще ни в какие рамки не лезет. Кстати, точнехонько по твоей версии.
— Бр-р! — Никита непонимающе помотал головой. — Ты о чем?
— Когда Лев Николаевич ударился в вегетарианство, Софья Андреевна решила, что это вредно.
— Ну и?
— И велела готовить ему еду на мясном бульоне. Потихонечку от него самого. Из самых лучших побуждений, естественно. Похоже, да? Мой милый — алкоголик, по крайней мере, я так полагаю, а лечиться не желает, так я ему ничего не скажу, сама все сделаю. Он же мне потом спасибо скажет. А? Типично женский подход, и типично женская фраза. Вы когда-нибудь такое от мужчины слышали?
— Да, пожалуй, что и нет, — согласился Ильин и добавил меланхолически. — Надо же, а я думал, что это моя версия…
— Да твоя, твоя, я же не претендую.
Наконец, на столе явилась последняя статуэтка — толстый серый улыбающийся кот. Высказывались некоторые предположения, что это тот самый Чеширский кот, но с этим я никогда не соглашалась и упорно звала его Котовасием — уж больно противный. Настоящие кошки никогда такими не бывают. О чем думал мастер, производя на свет это самодовольное чудище — непонятно. Будь он покрупнее, точно бы оказался в роли копилки. Но где вы видели копилку размером со спичечный коробок?
— Вот. Терпеть это животное не могу, поэтому надеюсь, что больше он нам не понадобится.
Глебов с Ильиным по очереди осмотрели Котовасия и недоуменно уставились на меня.
— Это будет господин Котов, директор клиники «Тонус».
— А почему не понадобится?
— А потому что Марк там не был. Даже не звонил, лишь собирался.
— Странно… — Ильин удивленно посмотрел на меня, на статуэтку, опять на меня.
— Что тебе, солнышко мое, странно? Собирался и не зашел? Так это у нас сплошь да рядом случается. Намереваешься пообщаться с одними людьми, а вдруг выясняется, что нужны тебе совсем другие. Или еще что-то мешает. Ничего странного.
— Странно другое. Мне казалось, что ты любишь кошек.
— А я не сказала «кошек», я сказала — «это животное». Сие отнюдь не кот, сие есть Котовасий. Давно пора его кому-нибудь отдать, да подарки, говорят, не передаривают, а выбрасывать тем более грех. Хоть бы он разбился, что ли…
— Ясно, — хмыкнул Никита, разглядывая очередного «персонажа» со всех сторон. — Надо же придумать — Котовасий! Да, кстати, а почему ты именно эту фигурку выбрала? Из-за фамилии или как?
— Или как. Видел бы ты это сокровище! Сытый, усатый, важный. При этом суетиться ухитряется не хуже вентилятора на колесиках. Все стараются с прессой дружить, но должны же быть какие-то границы…
— Видимо, мы имеем честь наблюдать пресловутую женскую интуицию в действии, — сообщил майор ближайшему кактусу.
— Это комплимент или повод для драки? — огрызнулась я.
— Ритуля, я понимаю, что история эта тебя порядком взвинтила. Но ты бы все-таки характер-то попридержала, а? — мягко заметил Никита.
— Ну, извини.
Глебов вначале молча следил за нашей перепалкой — а кстати, чего это я действительно разбушевалась? — и наконец решил-таки вмешаться.
— А вы про сумку не забыли?
17
И что это там внутри?
Тщательное обследование внутренностей сумки преподнесло две новости, хорошую и плохую. Собственно, плохую — удивительно скудное количество «объектов» — я обнаружила еще в редакции. Зато практически все содержимое обещало оказаться весьма полезным — это была новость хорошая.
Я, должно быть, ужасно безалаберная, но, право, Маркова сумка выглядела пустыней. В моих торбах «живут» предметы многочисленные и разнообразные. Кроме ручек, блокнотов, визиток и прочего журналистского мусора, я таскаю с собой разные полезные мелочи: ножницы, чайные ложки, нитки, винтики всякие, веревочки-проводочки, пластырь, соль, флакон с витаминками и прочее в этом духе — по принципу «авось пригодится». Плюс объекты неясного назначения: камушки, пробки, стеклышки и железки — по принципу личной симпатии к каждому из предметов. Итог получается весьма странным. А Марково имущество прямо-таки кричало о профессии своего хозяина: рабочий блокнот, диктофон, пара кассет, несколько авторучек и безликая мелочь типа консервного ножа и отвертки.