Но иногда нельзя позволять сердцу вести тебя. Нужно думать головой.
И теперь Коффи решила, что поступит именно так. Она будет думать головой, она придумает план. Они с мамой когда-то мечтали покинуть Лкоссу, и она это сделает.
Она выберется отсюда.
Солнце поднималось выше, утро продолжалось, так что каждая трещинка городских улиц и зданий излучала жар. В конце концов Коффи нашла общественный колодец, где смогла помыться. У нее не было сменной одежды, так что она просто вылила на себя несколько ведер воды, но, по крайней мере, избавилась от грязи и приставшего запаха дыма. Без масла ши и хорошей расчески с волосами невозможно было справиться, но она хотя бы попыталась. На ходу выжимая одежду, она дошла до конца одной из улиц и остановилась.
Лкосса была с виду как пирог – круг, нарезанный на толстые ровные куски, – а это должен быть ее центр. Ничего подобного она раньше не видела. Шатры всех форм, размеров и цветов были поставлены рядом, так близко друг к другу, что она едва могла различить, где кончался один и начинался другой. Она вдохнула, и ее легкие наполнились тысячью запахов одновременно. Она ощущала, как варится суп эгуси – густой, с луком, помидорами и свежим перцем, – а еще банку и рисовый джолоф. Женщины с подведенными сурьмой глазами порхали вокруг тележек с разноцветными горшками, а бородатые мужчины в экстравагантной одежде торговались за раскрашенные вручную ткани, которые трепал ветерок. Эта картина была одновременно ошеломляющей и восхитительной. Коффи была так захвачена ею, что не замечала ничего вокруг, пока не споткнулась.
– Ох, извините, я…
Она вздрогнула. Она не заметила женщину, которая сидела на одеяле. Это была старуха, перед которой были разложены блестящие безделушки: браслеты из бусин, сережки-кольца, несколько заколок с драгоценными камнями, но взгляд Коффи остановился на шести деревянных фигурках, разложенных полукругом на середине покрывала – журавль, крокодил, шакал, змея, голубь и бегемот, – символах фамильяров Шести богов.
– Ничего страшного, милая. – Старуха скромно улыбнулась ей. Ее туника была такой же простой с виду, как и одеяло, а белые кудри выбивались из-под хлопкового платка. Потрепанный амулет свисал с шеи. – Меня легко не заметить. – Она проследила за взглядом Коффи и кивнула на фигурки: – Ты верующая?
– Да. – Коффи сглотнула жесткий комок в горле. Фигурки, явно вырезанные из хорошего дерева марула, были совсем как те, которым они с мамой молились буквально вчера. Теперь казалось, что это было в другой жизни. – Очень красивые, – прошептала она.
– Спасибо, дорогая. – В голосе старухи прозвучала нотка гордости, и Коффи расслабилась, узнавая текучий говор женщины. Они общались на замани, но старуха явно была из джеде, как и она сама. Из уважения Коффи склонила голову.
– Доброе утро, тетушка, – сказала она, используя вежливое обращение к старшей.
– Ах. – Темные глаза старухи заплясали. – И тебе доброе утро, птичка. Боги добры сегодня, раз свели нас вместе. – Она более пристально посмотрела на Коффи. – Ты худая. – Это был не вопрос, но и не обвинение. – Ты голодна?
– Я…
Прежде чем Коффи успела ответить, старуха принялась копаться в сумке, стоявшей рядом. Она вытащила завернутый в ткань хлеб. От одного только запаха рот Коффи наполнился слюной.
– У меня тут более чем достаточно, если ты не против разделить его…
– М… – Коффи замялась. Она по-прежнему была осторожной, ведь ей стоило опасаться незнакомцев, но… мама как-то рассказывала ей о правиле рода. Никогда не отказываться от хлеба, если его предложил другой джеде. Кроме того, она умирала от голода. Словно прочитав ее мысли, старуха разломила хлеб пополам, не говоря больше ни слова. Коффи села рядом с ней на одеяло и принялась есть. Она едва сдержала стон. Еще никогда еда не заставляла ее плакать, но этот хлеб был таким вкусным, что наворачивались слезы. Казалось, что с каждым кусочком к ней возвращается частица ее самой и она оживает. Подняв взгляд, она увидела, что старуха наблюдает за ней.
– Ты, похоже, слишком мала, чтобы ходить на рынок одна, – отметила она.
Коффи выпрямилась.
– Мне восемнадцать, – соврала она. – Мне можно.
Старуха подняла седую бровь:
– Правда? Я бы, пожалуй, дала тебе шестнадцать.
Коффи была благодарна темному цвету кожи за то, что он скрывал ее смущение. Она показала на безделушки, разложенные на одеяле, надеясь сменить тему:
– И по сколько они на самом деле продаются? – спросила она.