Она сжала меня крепко-крепко, всхлипывая и так сильно дрожа, что я испугался.
— Я держу тебя, — шептал я, — и в моих объятиях ты, наконец, можешь отдохнуть.
Она склонила голову мне на плечо.
Мы дышали в унисон до тех пор, пока все преграды между нами не рухнули.
— Помнишь день, когда мы встретились? Помнишь Птичье Чудо?
— Ты был прекрасен, — прошептала она.
— Ты спасла мою шкуру. Если бы ты не плюнула в торговца птицами, он бы оторвал мне голову!
Мы захихикали. От волнения кружилась голова.
— Сейчас, у порога, я была чудовищно невежлива, — сказала Виолетта. — Прости меня.
Я перешел на португальский:
— Ты просто удивилась. Это ерунда. Все замечательно.
— Джон, я почти забыла португальский. Я буду делать ошибки. — Она наклонилась и взяла один из моих саквояжей. — Пошли в мой дом.
Нам пришлось пережить слишком многое, чтобы сейчас лгать друг другу.
— Слушай, я с удовольствием остановлюсь у тебя, но только если ты в самом деле этого хочешь. Виолетта, я уверен, что могу прекрасно устроиться в какой-нибудь старой гостинице неподалеку. Ради всего того, что нам пришлось пережить вместе, не надо устраивать вокруг меня официальных церемоний. Признаюсь, что я слишком ослаб после путешествия и после всех этих переживаний. Я едва перенес это.
— Ах, Джон, ты же знаешь — в этом городе для тебя не может быть другого места!
У меня никогда не было особой веры в загробную жизнь, но сейчас я посмотрел в небеса и шепнул отцу, который когда-то выгнал ее дядюшку из Порту.
— Нью-Йорк стал ее городом. Твои усилия были не напрасны.
Виолетта рассказала, как она переживала, когда узнала, что мой отец покинул нас. Мы шли к дверям, и я говорил о нем. Я попытался внятно поведать об обстоятельствах его смерти, но позорно провалился.
— Джон, — воскликнула она, сжав мою руку, — ты стал именно тем, о ком я едва смела мечтать. И даже более того. Твоя дорогая мать, должно быть, гордится тобой. А твои дочери… Скажи, вы с ними — большие друзья?
— Я думаю, они любят меня, несмотря на все мои странности. Но их мать, Франциска, год назад умерла. Для них это было очень тяжело. А теперь и я уехал…
— Я бы так хотела познакомиться с ней! Она очень тебя любила?
— Думаю, что да. Мы с ней очень долго были хорошими друзьями.
— Это прекрасно. И, если ты не рассердишься, это для меня большое облегчение. Я всегда опасалась, что твои чувства останутся неразделенными. — Тут она смутилась и уставилась в землю. — Из-за того, что произошло между мной и Даниэлем.
Мы изучали друг друга. Меня встревожила печаль в ее глазах, а губы ее были такими сухими, словно увяли от недостатка любви.
Она прижала кончики пальцев к моим губам.
— Пожалуйста, Джон, не говори пока ничего. — Она взяла меня под руку, и мы вместе взошли на крыльцо. Оттуда она посмотрела на улицу, направо, налево…
— Ты словно ожидаешь, что и он придет, — заметил я.
Она кивнула и погладила меня по щеке.
— Я так давно живу одна, что вряд ли буду хорошей хозяйкой, поэтому заранее прошу прощения.
Я уверен, она хотела сказать еще что-то, но вместо этого еще раз посмотрела вдоль улицы, и сильно, почти до крови прикусила губу.
В доме Виолетты почти не было мебели. Она отвела мне комнату на третьем этаже с окном, выходящим на задний садик, в котором царил полнейший беспорядок. В комнате стояли кровать и умывальник, и больше ничего. Не было даже комода или платяного шкафа. Я решил, что у нее совсем мало денег.
Виолетта принесла кувшин горячей воды, чтобы я смог умыться. Она расспрашивала меня про мать, а потом, когда принесла мне полотенца и чистые простыни, я рассказывал ей о Лондоне.
— Пожалуйста, погоди, — взмолился я, наконец.
— Джон, мы поговорим попозже. Тебе нужно отдохнуть. И мне кажется, что ты умираешь с голоду. Я приготовлю завтрак.
— Ты по-прежнему ненавидишь готовить? — спросил я.
Она пожала плечами.
— Женщина привыкает почти ко всему.
Она до сих пор не сняла шляпку. Я попросил ее об этом, чтобы взглянуть на ее потрясающие волосы, но она погрозила пальцем.
— Это тоже может подождать, молодой человек.
Я хотел было пойти вместе с ней на кухню, но она пожелала остаться одна. Мне показалось, что мое появление настолько выбило ее из колеи, что она боялась окончательно потерять голову.
Выложив на пол чернильницу и бумагу, я сел на корточки, как учил меня Полуночник, и начал писать письмо дочкам, матери и Фионе, описывая самые ужасные и самые забавные происшествия во время морского путешествия. О Виолетте сообщил только, что она прекрасно выглядит и живет в удобном доме.