К этому времени я совсем извелся; мне все казалось, что я в любой момент могу увидеть его; может, он выезжает из-за угла в повозке или покупает брюки в магазине одежды, мимо которого я как раз прохожу…
Когда я вышел на Кинг-стрит, меня больше всего поразило и обрадовало то, что Чарльстон был почти африканским городом. Чернокожие выполняли всю работу, которая требовала физического напряжения и выносливости — начиная с вывоза в тележках отбросов и заканчивая звоном в Церковные колокола. На одного человека английского или континентального происхождения здесь приходилось не меньше трех негров. На многих была красивая одежда и драгоценности: очевидно, они были свободными. Однако большинство были одеты в грязные ливреи или в грубую шерсть и хлопок, которые назывались негритянской одеждой. Многие ходили босиком.
Я еще не знал, что разыскиваю Полуночника в осажденном городе.
Тем первым утром я показал свой набросок не меньше, чем дюжине служащих, и, хотя трое из них с удовольствием высказали свое неодобрение по поводу его так называемого мошеннического вида, все до одного заверили меня, что в этом городе нет ни единого негра, который бы торговал лекарствами.
— Только северные придурки согласятся принимать порошки или микстуры, изготовленные черномазым, — грубо расхохотался один из них.
К тому времени, как прозвенели полуденные колокола, моя уверенность в том, что я смогу получить полезные сведения от белых жителей города, куда-то испарилась. Я решил еще раз воспользоваться советом Лунной Мэри и обратиться к чернокожим торговцам и купцам. Для этого я перешел на негритянскую сторону дороги.
Мой шотландский акцент представлял некоторые трудности, но, если я говорил медленно, негры меня понимали. Однако никто из них ничем помочь не смог. Тогда я подошел к статному джентльмену лет сорока, в золотом жилете и черных брюках. Он посмотрел на рисунок и на великолепном английском сообщил, что Полуночника никогда не встречал, однако добавил:
— Есть аптекарь-негр по имени Мобли на Квин-стрит, сэр. Цезарь Мобли, если быть точным. Он, конечно, не владелец, но он там работает. — Он рассказал, куда идти, и удивил меня, добавив: — Если позволите быть с вами откровенным, сэр, совершенно очевидно, что вы в нашем городе чужой. Я хотел бы дать вам небольшой совет: довольно оскорбительно для вас идти по негритянской стороне дороги, потому что вы — белый.
Мистер Мобли был настолько худым, что казалось — его сделали из проволоки. Умоляя его проявить терпение, я объяснил, чего хочу, и добавил, что за любое содействие в поисках Полуночника я готов уплатить пятьдесят долларов.
К сожалению, ничего не вышло. Он был твердо уверен, что никогда не видел Полуночника и не слышал о нем. Мне и в голову не пришло, что он мог лгать. Не подумал я и том, что с его точки зрения я — белый незнакомец, старающийся изменить свой акцент, чтобы походить на южан, да еще и выслеживающий чернокожего — представляю собой угрозу. Разумеется, никто из тех, кто хорошо относился к Полуночнику, ни за что бы мне не доверился; я мог оказаться работорговцам или же судебным чиновником и нанести ему вред.
В пять вечера, истекая потом, как солдат, проигравший битву, я пошел в отель. Несмотря на всю мою решимость оставаться бесстрастным, я все же не выдержал; сердце мое упало, когда я увидел молодого негра, грузившего на повозку тяжеленные ящики. Ему было лет двадцать, не больше, но его нос и один глаз были так поражены истекающими гноем язвами, что их немилосердно облепили мухи. Вши копошились не только в волосах, но даже и в бровях. На мгновенье взгляды наши встретились, и такое отчаянье светилось в его глазах, что я понял — он знает, что умирает.
Я бросился вперед и наткнулся на церковный двор, в котором мог найти хотя бы короткую передышку. Я сидел среди надгробий и не понимал, как можем мы жить на свете, если в мире творится такая чудовищная несправедливость. Я вытащил талисман Даниэля и прочел вслух: «Божественный Сын Девы Марии, рожденный в Вифлееме; Назареянин, распятый, чтобы мы могли жить дальше, молю тебя, о Господи, чтобы тело мое не было поймано и предано смерти руками судьбы…»
Я закрыл глаза и прочитал одну из двух защитительных молитв, которым меня научил Бенджамин, при этом представляя себе, что отражаюсь в серебристых глазах Моисея. Мой старый друг говорил мне, что мы — все мы — его ученики, и оттого в нашей сущности есть серебро.