— Esquisito e pequenito, corajoso e faladoso…
Этот стишок относился ко мне и означал примерно следующее: «странный да маленький, отважный да удаленький». Последнее португальское слово, faladoso, он, очевидно, придумал сам.
В тот момент я подумал, что он, наверное, неглуп. Он хитро улыбнулся мне, показав язык. Один клык у него отсутствовал, что делало его немного похожим на сумасшедшего. Я тогда не слышал о Шекспире, но легко могу представить, что Пака сыграл актер, обладающий характером Даниэля.
Позже он рассказал мне о своем отце, рыбаке, живущем на острове Ньюфаундленд. Парень собирался присоединиться к нему в море через два года, когда ему исполнится четырнадцать. Он рассказал про свою мать, швею в магазине дамского платья на Руа-дуж-Инглезес, одной из самых шикарных улиц нашего города.
— Она шьет вещи для жен самых богатых торговцев города, — похвастался он.
Почувствовав мои сомнения, поскольку это звучало неправдоподобно, учитывая состояние одежды, которая была на нем, он добавил уверенным тоном:
— Однажды мама сшила платье для королевы Марии. Длинное, пурпурное, все в кружевах… Ты никогда не видел столько ткани. Черт, в него бы влезли две или три коровы!
Я хотел побольше узнать о королеве Марии и стаде коров, но он прервал мои вопросы, указав на свой дом, заросшую мхом лачугу на узкой темной улочке у реки. Дикие заросли жимолости подбирались вплотную к фасаду и возвышались над плоской крышей; над благоухающими цветами вились пчелы.
Даниэль достал из кармана ключ. Мы вошли в крошечную квадратную комнату, от стены до стены было не больше пяти шагов взрослого мужчины. Потолок провис в центре и был покрыт рыхлой черной плесенью, издававшей гнилой неприятный запах. Я испугался, что нас погребет здесь заживо, но Даниэль втолкнул меня внутрь.
Пол, облицованный потрескавшейся плиткой, до камина покрывал выцветший ковер с цветочным узором. Перед камином стоял деревянный таз, в котором плавали кудрявые листы бурокочанной капусты.
Мое внимание привлекло гранитное распятие над очагом. Лик Спасителя был закрашен жуткой смесью красок. Я никогда не спрашивал Даниэля, кто это сделал, но сейчас я думаю, что, вероятно, это был он сам. Мы не держали дома ни креста, ни четок: отец не признавал ничего, связанного с христианством, считая религию полным суеверием.
Наморщив лоб, Даниэль провел меня в чуть большую по размеру комнату, освещенную тусклым светом, просачивающимся через потрескавшееся окно на задней стене. В углу лежали два грубых матраса.
Даниэль проворно перескочил через разбросанные по полу вещи и успешно добрался до сундука, обшитого старыми кусками парусины. Открыв его, он извлек грубо вырезанную деревянную маску с носом в форме луковицы и прорезями для глаз. В отверстия рельефного лба были воткнуты две веточки, имитирующие оленьи рога. Щель на месте рта придавала маске мрачный вид.
Даниэль надел маску, превратившись в лесного зверя. У меня душа ушла в пятки. Я сказал:
— Осторожно. Превращение в животных таит в себе опасность.
— Это всего лишь маска, глупый, — он протянул ее мне.
Я взял ее и посмотрел в прорези глаз. Он сказал, что сделал ее сам. Я спросил, как, и он вытащил из сундука стальной резец, два ножа с короткими лезвиями и колотушки разных размеров.
— Где ты достал это?
— Кое-что я купил на деньги, которые заработал, собирая в стирку белье для сеньоры Беатрис. А кое-что выпросил у знакомого бондаря. Он отдает мне то, что ему самому не нужно.
— Ты работаешь с сеньорой Беатрис?
— Да.
Я присел на край сундука. Среди старых вещей было еще несколько масок с оленьими рогами и рожками других животных, с клыками, как у волка, а у одного даже был острый хоботок, как у москита.
Мы взяли с собой маску лягушки и оленя и направились к каровому озеру за пределами Порту. Из-под соломенной подушки Даниэль достал крошечный парусиновый мешочек, перетянутый шнурком, и повесил на шею.
— Там, внутри, талисман, — пояснил он мне. — Монах написал его для моей матери, а она отдала мне. Она говорит, что я должен его носить, когда выхожу за пределы города, потому что в сельской местности скрывается множество ведьм. Мама говорит, что волосы у них как конская грива, а пахнут они луком.
Даниэль развязал мешочек и вытащил лист старой грубой оберточной бумаги, сложенный вчетверо.
— Я не умею читать. Прочти его мне, — попросил он, развернув лист.
Небрежно написанный текст гласил: «Божественный сын Девы Марии, рожденный в Вифлееме, христианин, распятый за нас, умоляю тебя, Господи, пусть тело мое будет неуязвимо, сохрани меня от гибели. Если злодей пожелает навредить мне или следить за мной, чтобы поймать меня или ограбить, пусть его глаза не видят меня, его рот не говорит со мной, уши его не слышат меня, его руки не схватят меня, его ноги не догонят меня. Пусть оружием моим будет меч святого Георгия, убежищем моим — плащ Авраама и парус ноева ковчега».