— Он играет с ней в прятки, — пояснил дворецкий.
Когда мы ворвались внутрь, то обнаружили его там с девушкой. Они в ужасе воззрились на нас, затем Джоанна стыдливо прикрылась одеялом.
— И что все это значит? — заорал Эдвард.
— Надевайте штаны. Мы прогуляемся до сарая, где вам придется на время остаться. Вам не причинят вреда.
— Какая дерзость! Белый, помогающий ниггерам! Вас повесят. — Я пожал плечами, и он добавил: — Стюарт, вы совершенно сошли с ума.
— Надевайте штаны! — Было так приятно отдавать ему приказы.
— Это измена!
— Совершенно верно, но все же вы сделаете так, как я велел.
— Вы предаете свою расу.
— Мою расу? — Я засмеялся. — Сэр, видите ли, все не так просто. Я еврей португальско-шотландского происхождения, которого воспитывали в семье атеистов, который считал себя христианином от рождения и чьим лучшим другом был африканский бушмен.
— И все равно вы белый.
— Надевайте штаны, сэр.
Я также велел Джоанне одеться. Испуганная, она даже не шелохнулась.
— Джоанна, — ласково сказала ей Морри. — Мы уходим отсюда, уходим из Ривер-Бенда. Ты можешь пойти с нами. Слышишь, девочка?
— Я… я останусь с масса Эдвардом, — пробормотала она. — Я останусь здесь.
— Тогда бери платье, и пойдем со мной. Тебе никто ничего не сделает. Пойдем. Делай, как тебе велят.
Джоанна выбежала в коридор.
— Тебя тоже повесят, Кроу, — пообещал Эдвард. — Надеюсь, ты это понимаешь?
— О, да, сэр.
— А сперва я отрежу тебе яйца. — Он сжал кулаки. — Как тебе это понравится? Я велю Лили зажарить их, как устриц. Что скажешь, ниггер?
Не обращая внимания на ругань и угрозы Эдварда, Кроу связал ему руки за спиной.
— Мне больно, ниггер! — завопил Эдвард, когда Кроу затянул узел.
— Откройте рот, мастер Эдвард.
У него уже был наготове кляп, но Эдвард стиснул зубы.
На туалетном столике стояла омерзительная статуэтка, изображающего негритянского мальчика, на которого мочится собака. Там была подпись: «Дождливый сезон на юге». Я взял статуэтку со словами:
— Если не позволите Кроу всунуть себе в рот кляп, я использую вот это, чтобы вас убедить. Впрочем, я все равно ее разобью. Выбирайте — об пол или об вашу голову.
Если бы он не ухмыльнулся и не послал меня к дьяволу, не знаю, сумел бы я исполнить свою угрозу.
— Отойди, Кроу. А теперь открывайте рот, Эдвард.
Он не подчинился, и тогда изо всех сил я ударил его статуэткой прямо по голове.
У Эдварда подкосились ноги. Кровь побежала по виску. Там красовался ужасный порез.
Мне сразу стало стыдно, но я не подал виду и велел ему пошире открыть рот. Застонав, он подчинился.
— Если будете слушаться, вам никто не причинит зла, — пообещал я. — Мы просто закроем вас в сарае.
Взяв ключи у Эдварда, Морри открыла дверь сарая, и мы затащили туда хозяина, обоих надсмотрщиков, Вигги и Джоанну.
За это время успел вернуться Ткач. Теперь мы все стояли у сарая. Все рабы с плантации. Даже те, кто решил остаться в Ривер-Бенде, не смогли усидеть в своих хижинах.
— Я не смог переплыть, — простонал Ткач. — Там нет лодок.
Он объяснил, что лодки оказались на другом берегу.
— А почему же ты не перебрался вплавь? — спросил я.
Понурившись, он ответил, что не умеет плавать.
— А вы все? — спросил я.
Никто не ответил, и Ткач сказал:
— Тогда я останусь.
— Нет, ты пойдешь с нами, — заявила Морри.
— Ни за что. Вам придется бежать без меня.
— Не выйдет, Ткач, — возразила Лили. — Все знают, что ты в этом замешан. Если останешься, тебя повесят.
— Я не могу оставить Марту и сыновей.
Паркер предложил всем скопом наброситься на людей, караулящих мост, но его жена возразила, что те все равно успеют выстрелить, и она не хочет, чтобы ее муж погиб.
— Никто не хочет умирать, — согласилась Морри. — Но нам все равно нужно что-то придумать.
Теперь мне кажется, я всегда знал, что рано или поздно мне придется войти в воду. Удивительно, что на это ушло столько времени. В глубине души я всегда этого желал.
На берегу реки я сбросил обувь, носки, штаны и рубаху. Лунные пятна плясали на темной водной глади. Я вообразил себе, как она принимает меня в свои глубокие прохладные объятия. Ткач и Морри были со мной. Все остальные остались около сарая.
— Здесь сильное течение? — спросил я, протягивая девочке белое перо.
— Иногда, но сегодня… — она посмотрела на воду, — сегодня не очень. Вы хорошо плаваете?
— Я не плавал двадцать пять лет. Посмотрим. — Я улыбнулся.